Пифагор

Немировский Александр Иосифович

Мия нежно прикоснулась к плечу мужа.

— Я об этом догадывалась.

— Ведь я самовольно покинул храм Муз, — вновь заговорил Гиппас, захлёбываясь от волнения. — Прошёл слух, что Учитель проклял меня и распорядился поставить кенотаф [80] . Это оказалось ложью. Теперь мне стыдно, что я скрывал от тебя правду. Со слов Никомаха мне стало известно, что Пифагор знает о твоём посещении храма Муз...

Странная история. Кто-то из учеников вырезал статую Музы, и Учитель понял, что это ты, по сходству с твоей матерью. Но

никто ещё, кроме Никомаха, не знает, что ты со мною. Я просил его держать это в тайне.

80

Кенотаф — ложная могила с памятником, которую ставили тем из умерших, чьё тело было захоронено в другом месте или не найдено.

— Хочешь, отправимся к нему? Ведь ты спас меня, и он должен понять...

— Нет! Нет! — застонал Гиппас. — Однажды он уже закрыл глаза, не желая меня видеть... Не знаю, что делать... Конечно, я мог бы отпустить тебя с Никомахом, но боюсь. Сейчас там война.

— Как?! На Кротон осмелились напасть варвары?

— Да нет. Это кротонцы напали на Сибарис, а в самом городе смута.

— Смута?! Но тогда нельзя медлить! — вспыхнула Мия. — Отцу нужна помощь! Всё остальное не имеет значения. Вставай же скорее! Мы должны отправиться в Кротон.

Гиппас прижал Мию к себе.

— Не волнуйся. Нам незачем торопиться. Я же ещё не сказал тебе, что мы уже всё обсудили с Никомахом. Он направляется в Кротон и не оставит друга в беде.

Мия заплакала.

— Тогда тем более я должна быть с отцом. А ты, если хочешь, оставайся! Между прочим, если ты боишься встречи, необязательно показываться на глаза, но не прийти на помощь...

Гиппас решительно спустил ноги на пол.

— Конечно же ты права. Как я сам не подумал! Бежим же! Мы ещё успеем к утру добраться до Таранта на лошадях. Прости, я промолчал о том, что Никомах уговаривал меня присоединиться к нему и сказал, что не будет спешить с отправлением.

Тарант

— Какое великолепное зрелище! — воскликнул Мардоний, когда корабли, обогнув мыс, приблизились к молу. — И как хорошо, что город стоит прямо у моря!

— Как все молодые эллинские города, — проговорил Демокед. — Некогда старались строить на расстоянии от берега. Вспомни Афины, Мегары и так поразивший тебя Коринф.

— Да. Пришлось добираться по жаре пешком. И чем ты объяснишь, что в старину держались подальше от моря?

Великий Врач пожал плечами:

— С медицинской точки зрения это оправдано. Излишняя влажность и возможность занесения повальных болезней с кораблей. Что касается военной стороны, выгод или неудобств, судить не мне.

— Ты назвал этот город молодым, но он занимает весь полуостров, — проговорил Мардоний, не отрывая взгляда от берега.

— Приморские города растут быстро. К тому же и первыми обитателями Таранта были рабы, а их всегда больше, чем свободных.

— Так это город рабов?! — воскликнул Мардоний.

— Полуилотов, — пояснил Демокед. — Когда спартанцы вели войну с мессенянами — а война была нелёгкой, — они надолго покинули своих

жён. Должен тебе сказать, что по своей природе женщины страдают от отсутствия эроса больше мужчин. Мне приходилось не раз сталкиваться с женскими заболеваниями, возникшими на этой почве. Одним словом, когда спартанцы вернулись на родину с победой, почти у каждого в доме было по младенцу мужского или женского пола. Следует иметь также в виду, что спартанцы живут по законам своего древнего царя Ликурга и не совершают ничего, что бы им противоречило. Законы Ликурга предписывают убивать слабых или увечных младенцев, что спартанцы и делают. Дети же, рождённые от илотов, были, как назло, здоровыми и сильными и приветствовали входивших в дома спартанцев лепетанием «па-па».

Мардоний расхохотался:

— Вот тебе и победители!

— На сборище, — продолжил Демокед, — было решено младенцев — их стали называть парфениями — не убивать, а выкормить и вырастить, не давая им спартанского воспитания. Это было выполнено. И тогда отправили в Дельфы послов посоветоваться, куда отправить полукровок. Оракул ответил:

Сатирион тебе дал и тучные нивы Таранта, Чтобы, поселившись, стать грозою япигов.

— А кто такие япиги? — спросил перс.

— Это местное, управляемое царями племя, — ответил Великий Врач. — В его земли была выведена колония. Так возник Тарант. Теперь слушай и запоминай: Тарант, когда я жил в Кротоне, обладал флотом в тридцать триер, выставлял тридцать тысяч пехотинцев и три тысячи всадников. Тогда здесь была демократия. Теперь же, как я слышал, чернь поставила у власти Аристофилида, судя по имени, знатного человека, как, впрочем, повсюду. В Кумах тираном стал Аристодем, сын Аристократа, в Афинах долгое время правил Писистрат из рода Алкмеонидов, на Самосе — Поликрат, все из высшей знати.

Сообщая об Аристофилиде, словно бы о чуждом ему человеке, Демокед одновременно оживлял в памяти облик юноши, которому он вправил вывих, а затем зрелого мужа, которого лечил от боли в желудке. Сложившиеся между ними отношения допускали откровенность, и ещё в Мегарах Демокед думал о Таранте как о городе, где удобней всего освободиться от стражей-соглядатаев. Теперь, кажется, настало время для выполнения задуманного.

Сойдя на берег и отделившись от персов, занятых осмотром великолепной внутренней гавани, Демокед нырнул в знакомый ему проулок и вскоре оказался у дворца, как раз в тот момент, когда Аристофилид в сопровождении телохранителей выходил на улицу.

— Ты ли это, Демокед?! — воскликнул тиран, бросаясь в объятия к врачу.

— Я самый! — отозвался Демокед. — Подробнее потом. Сейчас главное — мне требуется твоя помощь. Дарий, которому я вынужденно служу, отпустил меня навестить родину в сопровождении охраны, которую я должен выдавать за своих слуг. Сейчас они в Западной гавани. Они в персидских одеяниях. Пошли их схватить, а через несколько дней, когда я буду в безопасности, отпусти.

— И только-то? — отозвался тиран и обратился к одному из телохранителей: — Задержи этих людей и сними с их судов кормовые вёсла.