Пикник (сборник)
Шрифт:
Как всегда вежливый, мистер Уиллоуби вышел из трейлера и поцеловал ее в обе щеки. Она, несомненно, этого ждала, и мисс Кингсфорд холодно, молча держалась в стороне.
— Мисс Кингсфорд, знакомьтесь, это миссис Арбетнот, старая моя приятельница.
И объяснил, что мисс Кингсфорд живет в пансионе. Миссис Арбетнот подошла и поздоровалась с мисс Кингсфорд за руку. Рука у нее была теплая. На лице цвела непрерывавшаяся широкая улыбка.
— Чарльз, простите ради бога, что я помешала. Я, право же, понятия не имела, что вы привезете кого-то с собой.
— Пожалуйста, не
— Я собирался написать вам, — сказал он, — а потом подумал, надо еще раз побывать до того, как принять решение.
— И что же, приняли решение?
— Да, только с одним условием.
— В самом деле? С каким же?
— Чтобы вы согласились принять квартирную плату.
— А-а, глупости. Вы же знаете, я об этом и слышать не хочу. Ведь вот он, стоит. Я им никогда не пользуюсь.
— Это очень, очень любезно. Ну хотя бы для вида.
— Хорошо, тогда и правда для вида.
Миссис Арбетнот улыбнулась еще шире, и мисс Кингсфорд нарушила интимный характер разговора, сказав:
— Вам, наверное, надо поговорить о деле. Можно я пока пройдусь к речке?
— О, а может, пройдем в дом, выпьем чаю? Всего две минуты…
— Благодарю вас, но мне, право же, пора возвращаться. Мне еще нужно кое-что купить, пока магазины не закрылись.
Мисс Кингсфорд ушла к речке. Стала на берегу, мрачно глядя перед собой. Речка не бог весть что, и вдруг она поняла, что ненавидит этот трейлер. В двадцати шагах встревоженная болотная куропатка вдруг плюхнулась в воду, а через минуту на этот звук откликнулся долгий и щедрый всплеск смеха миссис Арбетнот. Когда он замер, она услышала, что мистер Уиллоуби тоже смеется.
Чтобы уйти от этих звуков, она пошла вверх по течению реки. Прошла ярдов двести и тут увидела, что дальше идти нельзя: тропу перегораживал забор. И сколько времени — неизвестно, она простояла прислонясь к забору и глядя в воду, и даже здесь, на таком расстоянии, ловила новые всплески смеха миссис Арбетнот.
Когда она наконец вернулась к трейлеру, мистер Уиллоуби пошел ей навстречу и сказал:
— А-а, вот вы где. А мы уж думали, не потерялись ли вы.
— Не стоило волноваться. Меня потерять не так-то просто.
Легко и непринужденно миссис Арбетнот пожала ей на прощание руку. Пожалела, что она не захотела выпить чаю. Выразила надежду, что она приедет в другой раз. Прощаясь с мистером Уиллоуби, она подставила ему обе щеки, и он вежливо поцеловал их.
— Ну что ж, скоро увидимся.
В машине, после десяти минут неловкого молчания, мисс Кингсфорд спросила:
— Ну что, берете?
— Да, вероятно. Это то самое, что я искал. Мне жаль, что вам не понравилось.
— О, я-то ни при чем.
Опять долгое, неловкое молчание, и только когда вдали показалось море, мистер Уиллоуби заговорил:
— Конечно, я его весь перекрашу. И печка нужна новая. И миссис Арбетнот обещала сшить новые занавески. Она на редкость заботливый человек.
Даже слишком заботливый, подумалось мисс Кингсфорд, но в ответ она могла предложить только мрачное молчание.
— Вы бы не поверили, она несколько месяцев назад пережила жуткую
— Ох! Понятно.
— Она просто отказывается поддаться горю. Всегда одинаковая. Такая бодрая, веселая. Это очень воодушевляет.
— Да, — сказала мисс Кингсфорд. — Думаю, она будет отличной соседкой.
Через неделю мистер Уиллоуби уехал из пансиона. Мисс Кингсфорд, твердо решив не прощаться, весь день просидела в своей комнате, по заведенной привычке довольствуясь собственным обществом. Но когда стемнело, она надела меховой жакет и пошла гулять по лужайке над обрывом, захватив с собой собаку, чтобы не было скучно.
На полпути к краю обрыва она спустила пуделя с поводка и дала ему побегать. В том месте, где он когда-то перескочил через край и она так испугалась, что мистер Уиллоуби может разбиться насмерть, она остановилась и долго стояла, глядя вниз. Дул сильный ветер, и было слышно, как волны бьются о берег. Потом ей послышалось, что в темноте скулит собака, и вскоре уже казалось, что все отдельные голоса — ветра, собаки и волн — слились в один несмолкающий голос. И поняла, что не ошиблась.
Это был голос зимы.
СТАРУШКИ И ВЕЧНОСТЬ
Каждый год на Рождество пожилые девицы мисс Карто и мисс Пальмерстон, или Картошка и Пальчик, как они любовно называют друг дружку, обязательно выбирают часок, чтобы, захватив графин красного вина, кекс и кусок чеширского сыра, отметить праздник в старом бомбоубежище, со времен войны сохранившемся у них в дальнем конце сада.
— Это знак благодарения за все, через что мы тогда прошли и остались живы, — объясняют подруги.
Поздней осенью, когда почернелые плети тыкв, произраставших на крыше убежища, окончательно раскисают под действием заморозков, Пальчик, старшая, сгребает их на компостную кучу, моет едким карболовым мылом ребристое железное нутро и на несколько суток оставляет настежь Дверь — «для освежения атмосферы», как она выражается.
Пальчик маленького роста, вроде херувимчика — круглощекая, огненно-румяная, с выпуклыми светлыми глазами, как два живых серебряных наперстка. Выпив «самую капельку известно чего», она горчично распаляется и начинает без Умолку, жизнерадостно болтать, отдуваясь наподобие суетливой обезголосевшей болонки. Снует по дому, вся в делах, возбужденно, часто сопя, будто вынюхивая запрятанную кость.
Мисс Карто, Картошка, не может похвастать ее подвижностью и энергией. Мисс Карто крупная, медлительная, невозмутимая и бесформенная. Одутлое, серое ее лицо и вправду походит на большую картофелину, вполне подтверждая прозвище. Она страдает, среди прочего, болезненными отеками ног, одышкой и от плохо пригнанных вставных зубов, которые имеют обыкновение соскакивать и слипаться, так как она любит вязкую пастилу. Но все эти мелкие неприятности ее не слишком угнетают. Дыша с присвистом и совершенно не теряя шутливого оптимизма, она ковыляет туда-сюда, на руках у нее часто можно видеть большие оранжевые тыквы, похожие на упитанных младенцев, чудесным образом произведенных ею на свет.