Пилигрим

Колесников Серж

Внедрившись в базарный гомон, я и сам подвергся искушению лихорадки покупок и продажи, но продавать мне было нечего, ибо не с чем расстаться, не обладая оным, а покупать не имел возможности, взыскуя славу бессребреника нестяжанием исповедуемым, и отсутствием потребного для сего некоего, пусть и малого, количества денег, а от того интерес к базарному действу имел познавательный и созерцательный, а отнюдь не практический или же преследующий выгоду. Так я и бродил меж торгующихся, не имея определенной надобности, вернее - вовсе без нее, и лицезрел человеческие типы, встречаемые мною на пути, на все обращая внимание, но не имея в виду воспользоваться плодами торжища.

По всей видимости, вид мой праздношатающегося и неприкаянного делом никаким привлек внимание некоего лица, восседавшего по некоторым надобностям на своем торговом месте, если только таковым могло считаться пыльное пространство, прикрытое драным лохмотьем, в непосредственной близости от городской стены, который и обратился во мне окликом и жестом меня к себе пригласил, на что я

с легкостию согласился, ведь никакого намерения относительно его я не держал, а быть обманутому не убоялся вовсе, ведь обмануть способно одного лишь имущего, но никак не того, кто за душою многие годы не держал самого ничтожного фельса. И вот я пошел в нему, пытая выяснить его надобность, а заодно как-то скрасить застоявшееся молчание, что стало уже некоторым образом тяготить меня. Приблизившись, я смог определить, что этот человек, облаченный в подобие халата, есть не кто иной, как предсказатель, или гадатель, но весьма особенного свойства, который читает, или мнит о том, будущее по Книге перемен, весьма распространенному инструменту в стране Хань.

Книга сия, И Цзин называемая, а по-другому - Чжоу И, и ты, о внимающий мне, уже осознал, что И есть поименование вообще любой и каждой книги у ханей, происходит от древнего гадательного способа по черепахе, потому что на панцире этой твари создателем помещено ровно 12 рисунков разных животных, сочетания которых знающему возможно истолковать, применяясь к сочетанию пятен и трещин на нем. Черепаха же, по мнению многих, есть едва ли не основа основ всего сущего и мировой столп, в котором, как и в настоящей книге судеб, написано все, что было, что есть и что будет. В одной старинной сутре сказано: "Небо и земля плоские, вся вселенная умещается на черепахе. Голова ее обращена на юг, хвост - на север, лапы на восток и запад. Юг содержит огонь и соответствует годам Лошади и Змеи; запад - это железо или Петух и Обезьяна; север - вода или Свинья и Мышь; восток - дерево или Тигр и Заяц".

Ранее я был уже осведомлен о таком способе предсказания, как имел представление и о многом другом, в чем не имел насущной потребности или же необходимости, просто так вот случалось, что на пути моем попадалось то тут, то там нечто такое, чему еще не приходилось до того изумляться, отчего я впитывал, независимо от собственного желания, все новое, что мое внимание привлекало и показалось в той или иной мере любопытным или неожиданным, или же имело способность возбудить во мне некие иные чувства. Видывал я и раньше гадателей по И Цзин, кои во множестве встречаются у ханей, и тем себе хлеб насущный, коего они, впрочем, не знают, обходясь одним только пресным рисом, добывают, изыскивая предсказания судьбы в сочетании двух ба гуа, слагающихся в единое шестиричное целое люшисы гуа прихотью вселенского всеобщего универсального закона, управляющего объединением универсалий. Этот же гадатель ничем не отличался от многих иных ханей, что встречал я в странствии своем, потому что, сказать откровенно, все они мне на одно лицо - все желтые, черноволосые, носящие туго заплетенную косичку, в одинаковых одеждах навроде мешков с застежками, разве что некоторое число их, совсем незначительное, является обладателями жиденьких бороденок да длинных висячих усов, двумя шнурками спускающихся из под носа гораздо ниже туго застегнутых воротников, что должно означать их особенное положение среди себе подобных. Было у него такое же странное лицо, будто вырезанное из деревяшки не особенно острым ножом, от чего черты его казались как бы смазанными и нечеткими, и коса была в полном наличии, а что до одеяния его, так мне приходилось видеть и даже нашивать куда более ветхое. Как тебе наверное известно, особенность того народа такова, что на их лицах невозможно прочесть никакого чувствования, как бы хорошо или, напротив, как бы мучительно ему не приходилось, так вот и у этого также лицо было ничуть не выразительнее овечьей головы, тупо взирающей на все окрест. Однако же жест его пригласительный показался мне совсем недвусмысленным, а поскольку терять мне было вовсе нечего за неимением ничего, к тому же и во времени я стеснения не испытывал никакого, вот и решил я воспользоваться представившимся удобным случаем и некоторым образом развлечься в беседе или при обмене любезностями, и подошед к нему, стал испытывать, что же потребовалось во мне.

Хань этот учтиво, но в полной бессловесности, предложил мне разделить с ним место для седалища, чему я выразил соглашение и опустился к нему. Оказалось так, что мы обратились друг к другу лицом к лицу, а между нами лежал невеликий пучок некоего непонятного вида стебельков или прутиков, в коем, как я доподлинно знал, усматривают они знаки близкой или отдаленной будущности, что, вероятно, заблуждение неизбежное, но не непрощаемое. Рядом с ним, прямо под рукою его, виднелись таблички того писания, которое хани именуют комментариями "Привязанных афоризмов" - "Си Цзы Чжуань", впрочем, затрудняюсь сказать определенно, о каких афоризмах и к чему они привязаны, тут речь. Как бы то ни было, ханьский гадатель выглядел именно так, как и все иные их сословия образ имеют, желтокожий, сухощавый, если не сказать - изможденного вида, и в одежде, будто ее сняли с пугала, коим прожорливую птицу с тучного поля изгоняют, и все причиндалы, гаданию способствующие, при нем неотлучно пребывали. И вот он жестом пригласил мою персону расположиться при нем, и я, причины для отказа не усматривая и любопытством понуждаемый, жестом же ответствовал о принятии его приглашения и благодарении за него.

Мы расположились на единственной циновке, которая, по моему пониманию, составляла главное имущество ханьского гадателя, и некоторое время

спокойно и молчаливо предавались рассматриванию друг друга, как если бы знакомились и постигали душу виз-а-ви в глубоко проникающем беседовании и, по всему выходило, что ни он, ни я тем более, разочарованы не были, потому что совместное пребывание наше продлевалось обоюдным, хотя и бессловесным, соглашением. Потом же, ни слова не говоря, гадатель протянул узкую длинную сухую желтую кисть правой руки и вынул из пучка прутьев один, оглядел его со всех сторон и отложил в сторону, и далее, как я заметил, больше к нему уже не прикасался. Впоследствии удалось мне узнать, что в гадательном пучке по Книге перемен должно быть ровно пятьдесят стеблей, причем "Си цы чжуань" полагает, что только стебли тысячелистника достойны и справедливы для осуществления этого мантического приема, а всякие прочие замены, если и не устраняют самой предсказательной возможности, по меньшей мере искажают и ослабляют ее настолько, что ее истинность становится весьма сомнительной. Эти самые стебли кладутся пучком не на открытую поверхность и уж ни в коем разе не в дорожную пыль или хотя бы на камень, а предварительно покрывается место сие тканью, желательно шелковой, впрочем, у ханей иные ткани и не распространены, разве только обыкновенная для употребления в хозяйственных надобностях бумазея, коя, из сугубо утилитарного предназначения ее, естественно, гадательному покрытию не пригодна. Предсказатель же, вынув один стебель, в происхождении которого я утверждать затрудняюсь, оставшиеся сорок девять обеими руками на два пучка разделил и левый из них в левой руке зажал, а из правого правой рукой взял один стебель и его между мизинцем и безымянным пальцем левой руки вложил, и так сию композицию и оставил. Затем он принялся вынимать правой рукой из левого пучка по четыре стебля, а оставшиеся вкладывал между безымянным и средним пальцами левой руки, возвращая затем правой рукой отсчитанные по четыре стебли вновь возвратить налево производя то самое действо, которое именуется меж гадателями "изменением", и повторил его троекратно. В конечном же итоге в пучке оставалось тридцать два стебля, и это число гадатель поделил на четыре, получив, соответственно, в равенстве восемь, что должно было означать одну из черт шестиричной совокупности, и в данном случае эта черта означала "молодую инь". Следом выпал "молодой ян", затем судьба определила "молодую инь", затем дважды проявился "молодой ян", завершив расклад "молодой инь", что в Книге перемен трактуется, как Цзин, или Колодец.

Гадатель же, завершив построение совокупности, обратил на меня взор свой, в котором прочесть решительно ничего - ни доброго, ни злого проявления, невозможно было, и вдруг заговорил слабым, но отчетливо различимым голосом, обнаружив знакомство с языками, в которых я сведущ.

– Знай же, о странник, преследующий птицу познания на дорогах, которых она избегает - Меняют города, не меняют колодец. Ничего не утратишь, ничего и не обретешь. Ты уйдешь и ты придешь, но колодец останется колодцем. Ты почти достигнешь воды, но тебе не хватит веревки до дна колодца, а если разобьешь свою бадью, - несчастье тебе. В колодце - ил, им не напитаешься. При запущенном колодце не будет живности.

(При этих словах рука предсказателя указывала на первую черту из шести).

– Вода в колодце пропадает, просвечивают на дне его рыбы. Бадья же твоя ветхая, и она течет. И вот колодец тобою очищен, но из него не напитаешься. В этом скорбь твоей смятенной души: ведь можно было бы черпать и черпать из него. Вот если бы ты был просвещен и наставлен в знании, и напутствован понимающим, и просветлен и умиротворен этим, то получил бы свое благополучие!

(И предсказатель скользил пальцами по чертам, как бы прочитывая одну из них за другою, как писец или сказитель водит пальцами по строкам несравненного фарси, плавно переходя от одной изысканной мысли, волшебно рифмованной и звучащей подобно аккорду ребаба, так и он читал в будущем моем слово за словом).

– Колодец твой чист, облицован черепицей, и вода в нем ясная. Не тревожься, хулы на тебя не будет. Колодец чист, как холодный ключ. Из него жажду свою утолишь. Не закрывай его и не храни дорогу к нему в потаенном месте, все вольны испить его воды, просветляющей и освежающей, наставляющей в истине. Обладающему же правдой даруется изначальное счастье.

О предсказатель, воистину сладчайшим медом слова твои, ведь и поныне колодец мой все также полон чистейшей воды просветления и познания, и он не исчерпан и на сотую часть его, вот только черпающий многие годы и с крайним напряжением сил истомлен и силы его на исходе.

Постигнув предсказательные предначертания, удивившись музыке слов, коими хань изложил мне истину, ни разу не обозначив сугубыми именами того, о чем имел желание рассказать мне, изумившись гибкости и витиеватости ханьского наречия и его утонченной мощи в изложении философического и иносказательного содержания, наподобие упругости тонкого стального дамасского клинка, способного сгибаться в кольцо и рассекать булатный доспех толщиною в палец, я благодарил гадателя словесно и жестом, принятым у всех народов, которым присуще изысканное обращение, а именно - склонил подобающе голову и прижал к груди ладонь руки, в том месте, где скрывается горячо бьющееся сердце, однако же не имел никакой возможности обменять предсказание на некие материальные вещи, поскольку денег не имел вовсе, а все мое достояние - путевое снаряжение - находилось либо на мне, либо в карманах моих, после чего поднялся с циновки и, не удерживаемый более ничем в этой местности, отправился в дорогу, в поисках еще не испробованной мною воды из колодцев духа и мысли.