Пилигрим
Шрифт:
Чем владеть телом, лучше владейте сознанием.
Когда покойно сознание, тело не доставит хлопот.
Владей и телом, и сознанием,
Тогда не будешь мечтать о знатном титуле.
Зелье книжное сугубое знание распространять способно, однако же само по себе скорее к мертвому предмету, нежели к живому постижению учения, принадлежит. Воистину, без читателя не существует писателя, каждому возгласу надобен насущно ответ со стороны, по причине изложенной усматриваю я следующее - трансференция мудрости происходит от одного человека к другому, а писание есть лишь способ передачи сего и не более. Многажды обсуждается источник возникновения мудрости сей, порождением чьего вдохновения он является - то ли самого человека, что по большей части отрицается, поскольку разум человеческий и способность его к творению миров, чем, собственно, новое учение и является, почитается весьма и весьма ограниченным; то ли происходящим из неких высших сфер, порождаемым божиим или каким иным сверхъестественным вдохновением, какое мнение, право на существование имеющее, как всякое высказанное, тем не менее заблуждение представляет.
То, чем можно измерить глубину всех вещей,
Мы держим в наших руках.
Мы подпираем этим небеса и опираемся на землю
И всюду возвещаем об истинном учении.
В поиске истины вопрос часто важнее ответа, ибо верно поставленный вопрос сам в себе и ответ содержит. Один монах спросил Наньцюаня:
– "Существует ли истина, которой никто прежде не учил?"
– "Да, существует", - сказал Наньцюань.
– "Что это за истина?" - вновь спросил монах.
Наньцюань ответил:
– "Не это сознание, не этот Будда, не эти вещи".
А вмещая в себе бесконечности безграничность и неисчерпаемость, надлежит тебе согласие принять - все внутри человека, в нем самом заключено уже и лишь им самим, упорных и многотрудных усилий посредством является, но только ему самому, и наступает просветление его.
Тот, у кого слеп глаз мудрости,
Мнит, что прочно сидит на вершине шеста.
Он свалится вниз и убьется насмерть -
Ведь он слепец, ведущий толпу слепцов.
Там, где сходятся спицы колеса,
Мудреца уже не отличить от невежды.
Это точка охватывает Небо и Землю,
Юг и север, запад и восток.
Время для истины не установлено днем, годом или часом, как созревший плод падает с ветки в подобающий сему момент, так и просветление способно случиться (если оно произойдет когда-нибудь вообще) в любое время от часа Цзу (полночь) до часа Ву (полдень). Просветление существует в человеке изначально, но скрыто до поры мудреными словесами, прихотливыми мыслями и затейливыми рассуждениями. Драгоценное Дао снисходит тому, кто сумел отринуть от себя затмение разума и обратиться к глубоко спрятанным естественным началам и природным основам в нем самом.
Прежде чем сделать первый шаг, ты уже у цели.
Прежде, чем открыть рот, ты уже все сказал.
Прозрение приходит прежде, чем успеешь понять.
Так ты узнаешь, что всему есть исток.
Правила, изложенные в Книге о Дао и Дэ, есть не более, чем указательные точки, намеченные невесомыми штрихами и приглашение к размышлению, не более того, ведь затвердивший всю книгу наизусть ни на йоту не приблизился к постижению Дао. Бессмысленно учить Дао, к нему возможно только приблизиться.
Тот, кто поймет истину первой строки,
Поймет истину последней строки.
Последняя строка, первая строка,
Не одно ли это и то же?
Не смею утверждать, что мне было ниспослано просветление, когда я утвердился в своем решении покинуть город Хань-Чжоу, расположенный в одном из красивейших мест страны Хань. Этот город был когда-то столицей одной из самых просвещенных в художественных ремеслах южных династий Сун. И сегодня большая часть писателей и поэтов происходит отсюда. Весною, когда природа пробуждается от зимнего безмолвия и протягивает душевные силы к неистовой силе преображения, весь город, особенно вблизи озера, находится в атмосфере эйфорической мечты. Озеро названо по имени Ши Цзу, которая стала самой прекрасной женщиной во всей многовековой истории страны, родившейся на протекающей через город реке за несколько сотен лет до явления Христа. А один из холмов, окружающих озеро, назван по имени просветленного в Дао Го Хуна, чьи мысли через многие годы после его смерти открыли мне многие истины гармонии и равновесия. И вот, в наступившем весеннем мареве, я поднялся с циновки и ушел в дальнейшее странствие, унося в душе своей мир и покой, как драгоценность.
21
У городских ворот, в которых свирепые видом воины, вооруженные самыми разнообразными орудиями для причинения боли, излияния крови, раздробления костей, извлечения внутренностей и усекновения главы, требовали подорожные грамоты у пересекающих границы поселения торговцев, крестьян и работных людей, я ожидал особенного допроса с пристрастием о намерениях и причинах исхода из города, однако же с удивлением обнаружил в себе особенное чувство отстраненности от происходящего, как будто бы ничего из окружающего не имело ко мне никакого отношения. Душа моя исполнилась радостью и, как оказалось и совершенно отчетливо предстало перед моим внутренним взором, вид залитых солнечным светом окрестностей и расцветающих персиковых деревьев, мягкость дорожной пыли, свежесть окрестного воздуха и прохлада его, крики вьючных животных и скрип колес, снабженных двумя высокими деревянными колесами, а также гомон людских голосов, строгость окриков солдат, заунывные причитания чиновников, перечисляющих писцам содержимое уложенных на телеги мешков и берущих пошлины сообразно виду и количеству товаров, крики ласточек, оживленно и не взирая на окружающее занимающихся созданием гнезд, которые они прилепливали глиною прямо на городскую стену и на караульное помещение - все это казалось мне более насущным и более важным, нежели возможные затруднения пересечения городской черты
Никакого запаса, обычного для путешествующего, кроме надетого на мне весьма убогого и не первой свежести платья, к коему я, впрочем, приобык и иного уже и не желал, поскольку желать следует того, чего у тебя не было покуда, а в чем нужда желать обыкновенно сопровождающие тебя вещи, насущность коих кроется в лишь их незаметности? В продовольственных припасах я также не нуждался, находя пропитание в дороге - где меня встречали с приветствованием, там можно было надеяться на удовлетворение телесных потребностей в еде и питье, в чем я уже с давних пор сделался совершенно непривередливым и неприхотливым и принимал с благодарностию все, что ни дадут с добрым словом, а иначе находил некие продукты и по дороге, в дикорастущем состоянии, и во всяком случае не испытывал необходимости носить припасы с собою, хотя и не пресыщался, как это следует изо всего образа моей теперешней жизни, да и желания такого не испытывал. Имея необходимое и уверенность в том, что всегда найду его, вкуса от употребления того уже не испытывал.
Поименованные причины и соображения не отвлекали меня от восприятия самого пути, как от надобности, в одно и то же время приносящей при ее осуществлении удовлетворение и изрядную толику радости, что наполняло душу мою особым состоянием покоя и предвкушения. И за городскою стеною, которая означала мне не безопасное пребывание, как многим прочим, а ограничение свободы моей в продвижении дальнейшем и вынужденную остановку, я узрел наконец открытое во все стороны пространство, испещренное линиями троп, и мог избрать любое из открывающихся мне направлений.
Вкруг самого городского поселения, обнесенного стеной, паче чаяния считавшейся неприступною, а на деле лишь некоторым ограничением от того, кто не особенно пытался проникнуть сквозь нее, выстроены были постройки, где ютились многие жители, занятые разнообразными ремеслами и мелочною торговлей, не имевшие возможностей, а многие - и намерения, пребывать постоянно под охраною стен, кои, помимо защиты, иною стороною являет ограничения свободы волеизъявления и передвижения, столь потребных неким неназываемым занятиям. Непосредственно перед воротами, закрытыми большую часть суток, имелась специально устроенная там площадь, что, помимо прочего всего, справляла обязанности также и торгового места, и ее наводняли убого устроенные лавки, видом лишь тряпочные пологи на кривых шестах, где торговали всяким товаром - поношенным платьем и обувью, на которой число латок превышало количество незанятого ими места в несколько раз, и подержанными вещами, необходимыми в пути и в обиходе, но недоступными в новом состоянии нуждающимся - всевозможными хурджинами и кувшинами, котлами и попонами для лошадей и ослов, и верблюжьей упряжью, и рассохшимися и расшатанными седлами, изъеденными пылью дорожной и побитыми молью и занавесями и палатками, и веревками, связанными воедино из кусков, и разрозненными стременами, и многими другими полезными и необходимыми вещами, в коих насущная нужда наша состоит, и все совмещалось, как различные части одного кушанья в казане, в нечто яркое, пестрое, благоухающее и единое целое, приглашая алчущих к этому пиршеству, к коему имел некоторую склонность и я сам. Там же, посреди множества людей купеческого звания, восседали особые торговцы, выставлявшие на продажу товар особого рода - так, один продавал собственное умение красивого письма и дар составления жалостливых посланий к владыкам сего места, другой же предлагал приобресть его умение складно излагать судебные тяжбы и обещал, что его умение способно засудить даже невинного агнца перед судебным кагалом, третий продавал навыки рифмоплета, имея в виду способность сочинить в самые кратчайшие сроки касыду по любому делу, от наивозвышенного душевного трепета до низменного желания похвалиться новым приобретением или победой над врагом по самому ничтожному поводу. Там продавалась музыка, которую можно было получить в бряцании цимбал и звоне струн ребаба, а можно - в гудении воловьих рогов и барабанном ритме. Желающего могли там снабдить как музыкою самою по себе, позволив выслушать ее или обучив игре на избранном инструменте, а могли придать в придачу к музыке еще и некоторое число музыкантов, по достатку покупателя и его готовности платить за их труд. Обученный чтению предлагал усладить слух и мысль покупающего декламацией из написанного в разных книгах, а также был готов за весьма скромное подношение прочесть письмо, полученное от родственника из дальних мест, который, в свою очередь, нанял писца для сего дела, ибо сам отродясь не сжимал в пальцах калам и не имел в доме самой захудалой тушечницы. Особо же полагались места торгующих запредельными искусствами, как то - предсказателей судеб по приметам, по птицам, по черепашьему панцирю и по бараньей лопатке, а также по выпадавшим сочетаниям особого рода карт и предметов, толкователей сновидений и грез, посещающих разгоряченные вином или банджем головы, а также продавцов могущественных талисманов и зелий, сила которых обозначалась главным образом интенсивностью криков продающих свой специальный товар. И каждый из перечисленных старался перекричать соседа своего, будто бы от этого его товар стал лучше и привлекательнее того же самого у соседа по торговой лавке.