Пилоты Его Величества
Шрифт:
…Почти в течение года Нестеров теоретически и практически изучал возможности выполнения «мертвой петли», обращался к профессору Жуковскому за разъяснением некоторых сложных вопросов аэродинамики, и, когда все было продумано и взвешено, он решил ее выполнить. Накануне полета, 26 августа, Нестеров пошел к киевскому фотографу и снялся со своими двумя детьми. Ни жене, ни своим близким друзьям не сказал Нестеров, что собирается выполнить свою заветную мечту. Только некоторые летчики и механики обратили внимание, что Нестеров перед своим, ставшим знаменитым полетом очень крепко привязался к сиденью «Ньюпора» специальными ремнями.
В 1914 году, перед войной, русскими летчиками было совершено много выдающихся по тому времени полетов, но и среди них первое место принадлежит Нестерову. Замечательны были его перелеты из Киева в Гатчину (1200 километров) за 8 летных часов в течение одного дня, из Москвы в Гатчину без спуска на одноместном «Моран-Ж» и его перелет Киев – Одесса во время сильнейшей бури, когда никто не мог и думать о полете. По тогдашнему масштабу все эти полеты были рекордными.
Все время Нестеров ищет новых путей в авиации. Прирожденным чутьем человека-птицы он чувствует много недостатков в современных самолетах, переделывает по своим соображениям самолет «Ньюпор-4» и производит целый ряд испытаний в воздухе.
Получив необходимые ему опытные данные, Нестеров мечтает уже о постройке самолета своей собственной, оригинальной конструкции и производит расчеты и схематические чертежи. Но вспыхивает война 1914 года… Много бы совершил выдающегося этот исключительной доблести человек, если бы смерть не подкосила его так безвременно и трагически. Самая гибель его была необыкновенной. Так не погиб никто ни до него, ни после него не только в среде русских летчиков, но и в мировой авиации. Только знаменитый русский истребитель ротмистр Казаков отважился на то, что погубило Нестерова, – таранить неприятельский самолет. Но к Казакову судьба была милостивее – он уцелел.
В солнечное утро 26 августа 1914 года, почти точно в годовщину «мертвой петли», над галицийским местечком Жолкиев пролетел австрийский аэроплан и, сбросив две бомбы, одну в район радиостанции, другую на аэродром, направился в юго-западном направлении, на Львов. Не теряя ни минуты времени, Нестеров вскочил в автомобиль и с поручиком Кованько, летчиком своего отряда, и начальником радиостанции 4-й искровой роты поручиком Мигулиным помчался на аэродром.
Разговор не клеился, все молчали. Только у Нестерова вырвалась фраза: «Больше над моим аэродромом немцы не будут летать». Приехали на аэродром. Пока Нестеров расспрашивал про обстоятельства прилета австрийца, прошло минут пятнадцать. Вдали показался русский самолет, летевший с разведки. Нестеров пошел по полю к нему навстречу. «Как сейчас помню эту картину, – рассказывает капитан Мигулин, ныне находящийся в Париже, – так ярко почему-то запомнилась мне стройная фигура Нестерова на фоне поля и надвигавшихся черных туч и движущийся навстречу самолет».
Приняв доклад летчика, Нестеров заговорил с поручиком Кованько о плохой видимости из аппарата, и результатом этого разговора была дыра в обшивке сбоку сиденья летчика. Нестеров собственноручно вырезал ее ножом. Вдруг на небе показался австрийский самолет. Нестеров бросился к своему аппарату и стал пробовать рули. Поручик Кованько снял с себя револьвер и уговаривал Нестерова взять револьвер с собой. Но Нестеров не слушал, лихорадочно продолжая осмотр аппарата и торопясь подняться. Было ясно видно, что он боялся упустить австрийца, который был в полуверсте примерно и шел на очень низкой высоте. Несмотря на то что австрийский самолет был от зрителей к югу и в глаза било солнце, можно было ясно различить неприятельских летчиков. Нестеров быстро нагнал противника, держась несколько выше его. Через несколько секунд, уплывая вдаль, оба самолета скрылись за крышами домов местечка и вынырнули скоро снова… Сильное понятное волнение царило среди тех, кто был свидетелем этого зрелища… Внезапно аппараты сблизились до соприкосновения. Верхний стремительно клюнул носом в находившийся под ним аппарат… Мгновение – и австриец стал быстро падать и исчез за местечком. Нестеров же, казалось, продолжал свой победный лёт… «Падает!.. – вдруг вырвалось из всех уст. – Падает… Падает… Нестеров падает…»
Заломившись набок, круто падал аэроплан Нестерова и исчез из глаз.
Через несколько секунд авиационный автомобиль уже мчался по направлению места падения. Два солдата авиационного отряда стояли на подножках машины, криками и бранью очищали путь автомобилю среди бесконечных обозов, загромождавших шоссе. Автомобиль мчался по направлению Равы-Русской.
Глаза всех жадно смотрели по сторонам. Верстах в трех от Жолкиева ехавшие увидели солдат, бежавших с шоссе в поле. И там, на болоте, окаймленном редким невысоким леском, недалеко одна от другой, стояли две группы людей, которые рассматривали что-то на земле. От первой группы отделился казачий офицер и подошел к приехавшим…
– Это ваш… Узнаете…
Узнать было невозможно… Если бы не серебряные погоны с черными орлами. При падении голова Нестерова сплющилась, и лицо было совершенно круглым. Ни капли крови не было видно ни на трупе, ни на земле… Бросались в глаза фиолетовые носки на неподвижных, застывших ногах… Сапог не было. Возле тела валялся маузер Нестерова. Сбитые противники, мертвые, лежали от Нестерова в нескольких десятков саженей. Подоспели носилки. Солдаты авиационного отряда, плача, уложили на них тело героя-командира.
Нестеров погиб, таранив неприятельский самолет… Беспримерный случай… Защищая честь и славу своей Родины, Нестеров таранил неприятеля, не имея других средств борьбы с неприятельскими летчиками.
Мысль о сбитии неприятельского самолета зародилась у Нестерова с самого начала войны, и Нестеров работал над практическим осуществлением своей мысли. Так, например, для сбития неприятельских дирижаблей и аэростатов Нестеров приспособил на конце фюзеляжа длинный кривой нож, рядом с костылем, который мог становиться в вертикальное опасное положение при помощи троса, протянутого в кабину летчика. Для сбития самолетов противника Нестеров думал приспособить особые тросы с грузом, выпускаемые с самолета при пролете над неприятельским аэропланом. Теперь эти средства могут представиться наивными и примитивными, но не надо забывать, что в те времена самолеты обладали чрезвычайно малой грузоподъемностью и, кроме того, самолет Нестерова был одноместный «Моран-Ж».
Это был первый воздушный бой не только на русском фронте, но и во всей истории человечества…
Нестеров правильно рассчитал, что его самолет после удара колесами о верхнюю плоскость неприятельского аппарата останется почти без повреждений, но не рассчитал физических сил человека. Существует предположение, что Нестеров потерял сознание от удара и в бессознательном положении выпал из своего самолета с высоты 20–30 метров.
Дорогой ценой купил великий русский летчик свою победу над врагом. Победа эта приобрела особенно жуткий, мистический смысл, когда из бумаг погибшего австрийца выяснилось, что он был лейтенантом бароном Розенталем, владельцем того самого дома, который занимал в Жолкиеве Нестеров со своими офицерами. Один из трагических непостижимых капризов судьбы…
В тот же вечер в старинном замке гетмана Жолкиевского-Собесского, куда перенесли тело Нестерова, служили первую панихиду. В конторе, где он лежал, нельзя было протолкаться. Столько народу пришло поклониться его праху и помолиться за него. Принц Петр Ольденбургский, генерал Рузский, командующий армией, генерал Драгомиров присутствовали на этой панихиде.
На месте гибели Нестерова был поставлен простой деревянный крест. Похороны Нестерова происходили 31 августа в Киеве, они были торжественны и многолюдны. Улицы, по которым траурное шествие направлялось к Аскольдовой могиле, где было уготовлено герою место вечного упокоения, были запружены народом. Масса цветов и венков покрыли могильный его холм, в головах которого был водружен огромный белый крест из пропеллеров и горела неугасимая лампадка. Внизу креста вдова покойного сделала надпись: «Путник, преклони колени, здесь покоится Нестеров».