Пионеры-герои (Очерки)
Шрифт:
Вот несколько эпизодов о том, как в годы Великой Отечественной войны в деревне Карповцы Волковыского района Гродненской области сражался с фашистами "Пионерский тайник".
А.Красноперка
"БАБА СЕЯЛА ГОРОХ..."
Этот дом под номером 25 стоял на Немиге. Тут в 23-й квартире жила во время войны семья партийного работника Николая Евстратовича Герасименко.
...На ступеньках старой деревянной лестницы сидит русоголовая, небольшого роста девочка. Она тихонько напевает и пристально глядит вперед. Вот к ней подходит мужчина, задает какой-то вопрос,
Это десятилетняя Люся Герасименко, дочь Николая Евстратовича, встречает коммунистов-подпольщиков, собравшихся на сходку.
А когда в конспиративной квартире началось заседание руководителей подпольных групп, Люся собрала всех детей двора и начала играть с ними в прятки, классы. И никому из них не приходило в голову, что в это время Люся выполняла ответственное поручение.
Вдруг около дома остановились гитлеровцы. Люся во весь голос начала петь совсем безобидную детскую песенку "Баба сеяла горох". А в квартире, услышав песенку, мать Люси, Татьяна Даниловна, взялась раскладывать на тарелки нехитрую закуску. Что ж, пусть теперь заходят непрошеные гости: у Герасименков сегодня просто семейный праздник, вот и пришли родные и знакомые. Документы у всех в порядке.
Когда подпольщики разошлись, Николай Евстратович позвал дочь, ласково погладил по голове, долго и нежно всматривался в глаза.
– Завтра в обед, доченька, пойдешь к заводу на Серебрянку. Там у забора тебя будет ожидать человек в вышитой косоворотке. Передашь ему этот пакет. Будь осторожна - здесь листовки...
Все больше и больше помогала Люся родителям в подпольной работе. Она подкарауливала колонны военнопленных и передавала им записки, разносила в разные концы партизанскую литературу, медикаменты. Это ее рукой были расклеены листовки на воротах.
Вот идет она через весь город.
В руках девочки небольшой узелок. И никто не знает, что в этом узелке лежит оружие и документы, которые нужно передать подпольщику Александру Никифоровичу Дементьеву, отправляющемуся для связи в партизанский отряд.
Но нашелся провокатор, и 26 декабря 1942 года гитлеровцы арестовали семью Герасименко.
Люсю и мать посадили в тюрьму, в одну камеру, отца - в другую. Был схвачен и Александр Никифорович Дементьев.
Начались истязания. Обессиленную, окровавленную Люсю, как и всех взрослых, гоняли на допросы. Однажды Александру Никифоровичу удалось поговорить с Люсей. Он склонился к бледному лицу девочки. Она прошептала:
– Когда увидите папу, передайте ему: я, как и мама, ничего не сказала...
А вскоре Люсю с мамой гитлеровцы бросили в душегубку...
Так погибла одиннадцатилетняя подпольщица Люся, верная высокой клятве, которую она дала, вступая в пионеры.
В.Касичева
ЛИВЕНЬ
Шульцевы "услуги"
С давних времен поселился в деревне Захарничи Шульц. Одни говорили, что он из латышей, другие - из немцев. Женился Шульц на местной девушке, родной сестре Пелагеи Варфоломеевны Богдановой, и остался доживать свой век среди захарничан.
В деревне его не любили. Возможно, потому, что жадность Шульца была чрезмерна. Заметит он гвоздь, палку или даже щепку - все тянет в свой двор, огражденный высоким забором. На людей Шульц не смотрел. Глаза его все время бегали.
– Темная личность, - говорили про него односельчане.
Пелагея Варфоломеевна как-то переступила порог дома сестры, и холодом повеяло на нее оттуда. Шульц не пригласил родственницу даже присесть, ни словом не поддержал разговора.
– Не по душе мне эта агитаторка, - говорил он потом жене.
Пелагея Варфоломеевна была одной из первых агитаторов колхоза, активистка. За это и не любил ее Шульц.
Сестры стали чужими. Лишь поздороваются при встрече. Пелагея Варфоломеевна дала слово не ходить к Шульцу. Только слово не удалось ей сдержать... Она нарушила его через много лет, когда над родным краем грянула война...
Вечером она стояла в доме Шульца и ласковыми словами, которых от себя не ожидала и о которых потом пожалела, просила его:
– Лександра, родненький, пожалуйста, помоги людям.
– И подала ему бумажку.
Шульц безразлично взял из ее рук скомканную бумажку и прочитал.
– Вон!
– только и сказал он шипящим придушенным голосом.
Записка была из партизанского отряда. "Мы ждем Вас к себе. Нам нужен хороший переводчик немецкого языка".
"Смотри, чтобы не пожалел", - шептала женщина, пробираясь ночью домой. А в душу ее закралась тревога о детях, особенно о младшем сыне, Володе. От Шульца можно было всего ожидать. Тем более теперь, когда она сама подтвердила свою связь с партизанами.
Володя стал неузнаваем. К Шульцу он ласкался, как к родному отцу. Казалось, забыл мальчик обиды прежних дней.
– Дяденька, может, вам двор подмести? Под навесом хворост лежит. Не попилить ли его?
Шульц сдержанно отвечал:
– Что, щенок, голод не тетка?
– И, помолчав, продолжал: - Хорошо. Покормлю.
Он чувствовал себя теперь как нельзя лучше. Воздух войны, который отравлял захарничан, пришелся по душе Шульцу и его единомышленнику полицейскому Шмезе.. Они будто вновь родились. Из домов, покинутых партизанскими семьями, добро перевозилось в их дворы. Они ходили по деревням и приказывали крестьянам дежурить вдоль железной дороги, охранять ее от партизан.
Однажды Володя сидел на крыльце Шульцевого дома и хлебал из глиняной миски затирку. Раскрылись ворота, и перед мальчиком выросли три эсэсовца. Шульц, увидев их в окно, с умилением, которого раньше никто никогда не видел на его лице, выбежал навстречу фашистам.
Они все вошли в дом. А Володя с мисочкой затирки перешел с крыльца на завалинку.
Шульц разговаривал со своими гостями на их родном языке. Володя старался что-нибудь понять, но напрасно. Вдруг до него донеслись слова "Юрьевичи", "фюнф". Он быстро пересел на крыльцо. "Чего пять? Что будет с Юрьевичами?"