Пират (сборник)
Шрифт:
Молодая женщина протягивает через барьер букет цветов. Злодей тянется зубами к букету. Запах цветов щекочет ему ноздри и родит далекие и смутные воспоминания.
Злодей задирает голову, приподнимает хвост и долго звонко ржет.
И вдруг торжественный, освященный временем и традицией момент нарушается. На дорожку незаметно спускается маленький старичок с живыми, шевелящимися усами.
– Стыдно, стыдно, так не поступают честные и порядочные люди! – кричит старичок на растерявшихся судей и машет перед их носом палкой. – Зачем вы темните лошадь? Эту лошадь зовут Браслет Второй. Это лучшая лошадь по резвости и породе, которую я видел за свою жизнь. Его отец – Браслет Первый, мать – Злодейка с завода Лысухина. Такую лошадь стыдно скрывать. Ее надо отправить на завод.
Старик не окончил речи. Злодей, услышав его голос, встрепенулся и ткнул мордой в плечо старика. Губы зашарили по рукам и карману.
– Узнал, узнал, – растроганно лепечет Рыбкин.
Прозрачная капля выкатилась из-под синих очков. Рыбкин тихо всхлипнул.
Злодея увели. Следом шел Сенька, поддерживая под руку слепого старика.
Через четыре года наездник Мочалкин выиграл вступительный приз на гнедом жеребце Браслете Третьем.
Но Рыбкин уже не слышал его четкого хода. Два года назад навсегда замерли подвижные моржовые усы. Торжественный и строгий, на высоком белом катафалке в последний раз ехал старик. Шестеро вороных, без единой отметины рысаков, с трудом сдерживаемых на поводах, выгибая шеи и играя мускулами, шагали в такт шопеновского марша.
Остров Серафимы
Два человека с ружьями в руках пристально смотрели в воду. Они стояли как завороженные, не разговаривая и не шевелясь. Один из них, плотный, лет сорока, очень румяный, пучеглазый, был доктор, городской человек, впервые приехавший на это озеро.
Он стоял на крохотном островке в устье небольшого заливчика, забравшись на кучу сухого камыша.
Другой, тоже лет сорока, худой и высокий, был служащий заповедника – Чадов. Русая редкая бородка не старила его, а удлиненные синие глаза придавали скуластому лицу его отпечаток женственности.
У самого берега, за кустами еще не распустившейся черемухи и лозняка, виднелся небольшой домик, носивший название поста № 5. В этом домике уже много лет одиноко жил Чадов. Он изучал привычки водоплавающих птиц и охранял их от браконьеров и хищников.
Чадов стоял недалеко от доктора на берегу заливчика в воде выше колен.
В небе уже давно началась весна, и оно, голубое до синевы, высокое и чистое, повисло над землей.
Внизу, на земле, весна в этом году запоздала. Но теперь она старалась наверстать потерянное. Озеро еще два дня назад было плотно покрыто льдом, а сегодня оно так переполнено водой, что издали кажется выпуклым. Синее небо отражается в воде, а от этого озеро выглядит еще шире и глубже, как опрокинутое небо. По воде плывут одинокие тучи, так похожие на льдины, еще кое-где уцелевшие, что сразу их трудно различить.
Доктору казалось, что остров под его ногами повис между бездонным, прозрачным небом и бездонным, прозрачным озером и медленно движется навстречу плывущим тучам.
От этого движения крохотного острова в необъятном пространстве сжималось сердце, как на качелях, и кружилась голова. Доктор жмурился и смотрел на берег.
Там стоял, окруженный водой, неподвижный, как пень, Чадов. Он ни разу не шелохнулся и ни разу не оторвал глаз от воды. Доктор с удивлением и завистью смотрел на него. Но вот Чадов сделал едва уловимое движение и осторожно, не торопясь, поднял к плечу двустволку.
Доктор заметил, что плавающая невдалеке от Чадова льдина медленно задвигалась, как живая, и от нее кругами зарябила вода. Потом волнение усилилось и стало приближаться к берегу. Доктор разглядел большое темное полено метра в полтора длины. Вокруг этого полена суетились и терлись с полдесятка щук. Они бестолково во все стороны толкали полено, во много раз превосходившее их размером: некоторые от усердия даже перекатывались через него, сверкая на солнце пятнистыми боками.
Полено двигалось медленно и постепенно приближалось к Чадову.
Он стоял с двустволкой у плеча и ждал. Когда странная процессия приблизилась шагов на двадцать, он выстрелил разом из обоих стволов.
Полено прыгнуло в сторону, как от толчка, и медленно повернулось, выставив из воды молочно-белый живот.
Чадов еще глубже забрался в воду и поднял полено – толстую, переполненную икрой щуку.
Выстрел нарушил тишину. Совсем рядом с охотниками поднялась, свистя крыльями, стайка чирков, а в ближайших полузатопленных кустах кто-то громко захлопал крыльями; потом кусты зашевелились и на озеро выплыл лебедь.
Чадов увидел лебедя, повернулся к берегу и торопливо побежал из воды.
Заметив удивление на лице доктора, он улыбнулся и крикнул:
– Беда мне с ней. Зазеваешься – обрызгает. Переезжайте, доктор. Чаю попьем.
Доктор на челноке переправился на берег. Чадов подобрал щуку и пошел ему навстречу. Рядом, ни на шаг не отставая, плыл лебедь.
Увидев незнакомого человека, птица немного отстала, но, когда доктор вылез из челнока, она подплыла к самому берегу.
– Вы еще не видели? – спросил Чадов. – Это моя воспитанница Серафима.
Доктор разглядел лишенный бугра, черный с желтым клюв, толстую, коротковатую шею и спросил неуверенно:
– Это кликун?
Чадов кивнул.
– Тут на озере только кликуны и водятся, – сказал он. – Но она безголосая.
– Ручная, – сказал доктор, любуясь смело плавающей около них птицей.
Лебедь Серафима плавала вдоль берега, разрезая грудью воду.
– Отчего же она безголосая? – спросил доктор.
– Голос-то у нее есть, – улыбнулся Чадов, – но такой, что хоть уши закрывай. Видите, вас боится, – показал он на Серафиму, – не будь вас, она бы мне житья не дала.
– Давно она у вас? – спросил доктор.
– Четвертый год будет. – Чадов набрал в черный, прокопченный чайник воды и подвесил его над огнем.
Серафима подплыла к самому костру и, не вылезая из воды, замерла в неподвижности. Огни костра, отражаясь, мелькали у нее в глазах, и от этого глаза ее казались лукавыми и смеющимися.
– Почему вы ее назвали таким именем? – любуюсь птицей, спросил доктор.
– Жена у меня была Серафима, – просто сказал Чадов.
– Вы женаты?
– Был женат, скучно ей тут – жене. В лесу жить – привычку надо иметь, – глядя в лицо доктору, задумчиво сказал Чадов.