Пират (сборник)
Шрифт:
И тогда первый из цепи, вожак, тяжело упал на воду, рядом с Серафимой. Еще раз крикнула Серафима и умолкла.
Стая покружилась над озером, потом место вожака занял следующий в цепочке, и лебеди начали подниматься и повернули к югу. Вытянув длинную шею, долго смотрел им вслед Дикарь, а вокруг него, вычерчивая на воде круги, плавала Серафима.
Несколько дней пара держалась на озере, а когда оно замерзло, перебралась в заливчик. Ночевали они на озере, тесно прижавшись друг к другу.
Во время сильной вьюги Чадов нашел Серафиму и Дикаря под крыльцом сторожки. Впервые очутившись в закрытом, тесном помещении, Дикарь сидел, забившись в дальний угол, и покорно смотрел на человека.
Чадову очень хотелось подержать в руках эту птицу, но он преодолел искушение и ушел, поставив корм.
Когда над озером снова зазвенели лебединые голоса, большой, длинношеий лебедь отделился от берега и поплыл к отдыхающей стае.
Он плыл сначала быстро, потом все медленнее и медленнее, и, когда до стаи осталось несколько метров, он остановился. Лебеди выстроились в шеренгу, плавно раскачивались на волнах, молча глядели на гостя. Потом от стаи отделился самый крупный лебедь, вожак, и, круто изогнув шею, начал медленно приближаться к гостю, вызывая на бой. Новый вожак был меньше и худее Дикаря, но он смело плыл навстречу и, подняв голову, трубил вызывающе и гневно.
Тогда в ответ зазвучал голос пронзительный и хриплый, словно ударили в разбитый медный таз. Это трубил Дикарь. И казалось, что, не поверив себе, Дикарь собрал силы, крикнул еще раз, все так же хрипло, дребезжаще.
Два самых крупных самца стояли друг перед другом, готовые к бою. Потом расстояние между ними начало увеличиваться. Дикарь медленно повернул и поплыл к сторожке.
По дороге он собрал целую кучу сухого тростника и погнал его к острову, в устье заливчика, где поспешно чинила гнездо Серафима.
Беркуты
В клетке, величиной с небольшой двухэтажный дом, жили пернатые хищники. Они часами неподвижно дремали на выступах засиженной бетонной скалы и, казалось, не видели ни снующих мимо людей, ни чахлых деревьев с запыленными желтыми листьями, ни бледного, выцветшего неба.
В глубине их тусклых, будто сонных глаз навсегда застыли картины далекого прошлого: угрюмые скалы, глубокие пропасти, искривленные бурей могучие деревья, низкие тучи и небо, бездонное и синее.
Только красные коршуны с взъерошенными перьями вяло бродили по земле и кричали тонко, пронзительно, словно грозили плавающим невдалеке, таким же пленным лебедям, гусям, уткам.
Все пленники давно уже жили в этой клетке, свыклись с неволей, вели себя тихо, и только изредка, словно увидев дурной сон, кто-нибудь срывался с места и, вцепившись когтями в стальную сетку, с размаху исступленно бил по ней крыльями, пока, утомленный, не падал вниз. После этого в клетке сразу же начинались ссоры и драки.
Собранные с разных концов света, с разными характерами и привычками, птицы сначала гордо не замечали друг друга. Но чем дольше они сидели в неволе, тем раздражительней они становились, и часто возникали драки, казалось бы, без всякой причины.
Только две птицы никогда не принимали участия в общих ссорах и потасовках.
Неподвижные и хмурые, сидели они на самой вершине бетонной скалы, полузакрыв большие, затуманенные глаза.
Это были два самца беркута: когда младшего из них еще неоперившимся птенцом вынули из гнезда, старший просидел в этой клетке уже более пятидесяти лет. На темно-бурых плечах его уже тогда появились белые перья – признак наступающей старости. С тех пор прошло десять лет. Светлое оперение младшего орла с возрастом потемнело и стало бурым, а белые перья на спине у старшего слились в одно большое пятно, занявшее оба плеча. Теперь беркуты были разной расцветки, но судьба у них была одна. И одного и другого вынули из гнезда еще неоперившимися птенцами, и с тех пор, как у них отросли крылья, между птицами и небом навсегда повисла стальная сетка.
Ни один из них ни разу не поднимался выше макушки этой загаженной, сооруженной людьми скалы.
Но казалось, они не замечали ржавой сетки. Спокойные и гордые, дремали они на скале, полураспустив крылья, как будто отдыхали после долгого полета. Все, что делалось в клетке, их не интересовало. Даже в минуту всеобщих потасовок они оставались задумчивыми и безучастными.
Только по временам они вздрагивали, тусклый взгляд их оживал и в глазах загоралось холодное голубое пламя.
Беркуты приподнимались, напрягали мышцы, шевелили крыльями и не трогались с места.
А высоко в небе, трубя, курлыкая или гогоча, проносились косяки и цепочки больших перелетных птиц.
Птицы исчезали за городом, а беркуты еще долго стояли, полураскрыв крылья, как будто собирались вот-вот взвиться кверху.
Иногда они видели, как в недоступной для человеческого глаза вышине следом за косяком, не делая ни одного взмаха крыльями, плыла по воздуху темная точка, в которой орлиный глаз без труда узнавал свободного родича.
В часы кормежки птицы дрались постоянно. Первыми к мясу бросались коршуны. Они хватали самые большие куски, но редко успевали их унести.
Пара серых грифов налетала на коршунов и отнимала мясо.
Ближайший родственник грифов – черный, с голой головой и шеей и белым воротником – кондор вступал в драку с грифами за лучший кусок.
Орлан-белохвост врезывался в гущу сражения и наносил удары направо и налево.
Но драка вдруг стихала, когда сверху один за другим падали беркуты. Раздавался пронзительный, короткий орлиный клекот, и остальные хищники, забыв о голоде, ковыляя, торопливо отходили прочь.
Не торопясь, беркуты выбирали самые лучшие куски и, захватив их когтями, поднимались с ними на вершину скалы.
И ни разу не было случая, чтобы они не поделили кусок. Эта дружба началась с тех пор, когда молодой беркут впервые попал в эту клетку и, спасаясь от преследовавших его грифов, взлетал на самую вершину скалы, во владение старого беркута, куда ни одна птица не смела садиться. С тех пор уже десять лет обе птицы держались вместе.
Был конец сентября. На деревьях в саду еще висели желтые листья. С утра на бледном небе появились прозрачные облака, похожие на растрепанные седые космы. Облака эти не закрыли солнца, но оно побелело и стало холодным. Солнечные блики, скользившие по черной осенней земле, походили на лунные.