Пираты Карибского моря. Проклятие капитана

Папоров Юрий Николаевич

Прежде всего Педро обратил внимание на то, что на фрегате уже имелась гафельная бизань, которая, конечно, в значительной степени должна была способствовать лучшей маневренности судна. У этого фрегата почти не было завалов бортов внутрь, что придавало ему большую устойчивость, особенно при ощутимых углах крена. Подводная часть имела более правильные очертания, что способствовало ходкости и мореходности фрегата. Над верхней палубой была сооружена легкая палуба, соединяющая надстройки судна. Это создавало удобства во время работы со снастями. Понижение кормовых надстроек и почти полное отсутствие обычных в то время многочисленных украшений прямо отразилось на его устойчивости и облегчало управляемость судна.

Только верхняя часть форштевня была украшена скульптурой

Посейдона, бога морей, великого брата громовержца Зевса. То была искусная золоченая резьба по дереву. Все три невысокие мачты были оснащены облегченными реями, что намного упрощало проводку снастей. Артиллерийская часть была вооружена двадцати-, восемнадцати— и шестнадцатифунтовыми пушками. Двенадцать из них были дальнобойными. Фрегат мог удобно разместить в своих каютах и кубриках более двух сотен членов экипажа. В междупалубных помещениях были установлены доселе невиданные лопастные вентиляторы. Это радовало де ла Круса, который, так им было принято, постоянно заботился о лучших условиях жизни членов экипажа его корабля. В фонарях вместо слюды были стекла. Прежние свечи заменены лампами. Удобными были два трапа по левому и правому борту, которые вели на шкафут. Про совершенство и блеск кают и говорить не приходилось. Прежде всего обращали на себя внимание каюты владельца судна, капитана и салон кают-компаний. По обе стороны последней тянулись стеллажи из красного дерева, отделанные русской березой, с книгами в богатых, тисненных золотом по коже переплетах. Библиотека впечатляла. Вместительный стол украшен инкрустацией из слоновой кости и панциря морской черепахи вперемежку с яркими золотыми линиями. На полу лежали персидские ковры, на свободных от стеллажей стенах висели венецианские гобелены, крупные окна прикрывали занавески из воздушного бледно-розового китайского шелка. С потолка спускалась на толстой цепи тяжелая, вся из серебра, тончайшей работы арабского мастера огромная лампа. В проемах между окон висело оружие лучших европейских мастеров. Каюты владельца, капитана и старших офицеров были оборудованы такими же мастерами высокого класса. Стены главной каюты расписывал маслом хороший художник. Он искусно создал аллегорическое изображение морского сражения. Фортуна — богиня судьбы, счастья, удачи в древнеримской мифологии, мчалась по морю на колеснице, запряженной гиппокампами — морскими конями. Фортуну окружали океанские чудовища. Она спешила навстречу плывущим вдали кораблям.

Педро все чаще поглядывал на француза-плантатора, пытаясь угадать, какое он на него производит впечатление и не наступил ли благоприятный момент, чтобы начать разговор о предстоящей сделке, Вновь выручили друзья. На фрегате, конечно же, по их просьбе, внезапно появился своей собственной, весьма внушительной персоной адмирал Жан Батист Дю Касс. В 1б9б году он был губернатором французского Санто-Доминго и воевал с испанцами. Все знали его как отчаянного человека, способного сродниться с дьяволом ради достижения своей цели. Он все время исправно служил Людовику XIV. Король-Солнце щедро одаривал его всякими заморскими товарами. И вот теперь Дю Касс находился со своей эскадрой в Гаване, поскольку полгода тому назад отогнал от ее берегов небольшую английскую эскадру.

Адмирал по-своему решил проверить будущего капитана столь замечательного корабля. Он, как только ступил на палубу, вместо приветствия выхватил шпагу из своих ножен и направил ее на де ла Круса. Тот среагировал мгновенно и был одарен улыбкой адмирала. Они втроем прошли в каюту владельца, где спустя час, порасспросив де ла Круса о том и о сем, адмирал авторитетно произнес:

— Уверен, мсье Перрин, что вы никогда не станете сожалеть, что вручили своего красавца в руки этого капитана. Если бы он согласился, я бы, не задумываясь, отдал под его начало второе по значению судно моей эскадры! Не сомневайтесь! И не дерите дорого с него. Он славно послужит и нашей Франций, — и, пожав им руки, адмирал попросил проводить его к трапу.

Оставшись вдвоем, мсье Перрин и де ла Крус быстро договорились о цене и ударили по рукам.

Располагая поддержкой Вандебаля и Чакона, де ла Крус

не стал дорого просить за «Добрую Надежду», и шхуна довольно быстро была продана. Педро получил взаимообразно от казны пятьдесят тысяч дублонов и стал владельцем превосходного фрегата, на корме которого тут же засверкало новое его название: «Андрес II». Оставалось удачно составить боевой экипаж. Весть о намерении де ла Круса быстро облетела Гавану, и Педро, Хорхе, Меркурий и особенно Добрая Душа не успевали составлять списки желающих и по-своему проверять их пригодность. Одновременно на фрегате проводились не столько изменения, сколько добавления в его вооружении. Прежде всего Меркурий установил по оба борта, у самой ватерлинии по крупнокалиберной пушке, наличие которых было скрыто незаметными портами. В прошлом, на «Каталине», когда необходимо было топить вражеское судно, эти пушки у ватерлинии играли решающую роль.

Добрая Душа, предвидя пожелания своего любимого капитана, сразу настоял на установлении над бушпритом кливеров, а за ними и форстакселя. Тогда и старший помощник Хорхе проявил себя. Он порекомендовал и получил согласие поставить треугольный парус перед фок-мачтой, что на деле значительно улучшило маневренность и поворотливость красавца фрегата. Капитан гаванского порта посоветовал, и де ла Крус тут же распорядился, установить для увеличения тяги при подъеме якорей двойные по высоте шпили так, чтобы на них могли работать матросы, пребывавшие на обеих палубах. Железный, уже без обложения камнями, камбуз, расположенный на баке, был диковинкой, и Добрая Душа сам его заново покрасил. Старший боцман первым высказал сожаление, что теперь с ними рядом не будет славного кока Коко, который бы не нарадовался на этот камбуз.

— Добрая Душа, поручаю провести тировку стоячего такелажа под твоим личным наблюдением, — приказал де ла Крус.

— Лопни мои глаза от четырех тузов на руках, если это не будет сделано самым лучшим образом! Мытье и лакировку рангоута произведем обязательно при всех снятых парусах. Когда проолифленный рангоут высохнет, части его, по которым перемещаются бейфуты гафелей и реев, обязательно натрем салом. Олифой рангоут покроем дважды. Во второй раз добавим лак. Трещины в рангоуте тщательно зашпаклюем. — Старший боцман почти кричал, и капитан понял, что Добрая Душа поступает так, чтобы его слышали матросы, которым предстоит взяться за тировку такелажа.

Меж тем де ла Крус решил занять каюту капитана, дверь которой выходила прямо на мостик, а апартамент бывшего владельца разделили на две каюты, в которых Педро разместил дорогих его сердцу друзей, нотариуса Антонио и хирурга Медико. Всякий раз, когда генерал Чакон бывал на фрегате, он не уставал высказывать вслух свое восхищение тем, как мсье Перрин декорировал силами итальянских мастеров свой салон и каюту капитана. Как известно, в начале XVIII века итальянские мастера доходили до виртуозности в деле чеканки, превосходно сочетая ее с тончайшим воронением и золочением. В этом деле они не имели себе равных.

Команда набиралась быстро. Многие знали в Гаване капитана Педро де ла Круса как опытного, а главное — удачливого корсара, который всегда был честен по отношению к служившим у него морякам и с которым можно было хорошо заработать.

Педро специально просил Добрую Душу использовать все свои связи и возможности, чтобы на фрегате появился достойный старший абордажной команды. Девятым по счету и по своей собственной инициативе предстал перед капитаном некий Альберто Санчес. Высокого роста, крепкого телосложения, он по-военному приветствовал де ла Круса и сразу заявил:

— Бывший офицер испанской армии. Уволен! Над моей головой была разломлена моя шпага. Я до полусмерти забил строптивого солдата. Хочу, должен искупить мою вину! Возьмите в экипаж. Дайте возможность загладить стыд, стать вновь как все. В службе жизни своей не пожалею! Поверьте мне! И пусть за меня скажут мои дела.

Разговор шел на палубе фрегата. Педро уставился строгим взглядом в глаза Санчеса, которому полминуты показались вечностью. Неожиданно капитан сделал шаг назад, выхватил свою шпагу из ножен и бросил ее в сторону Санчеса со словами: