Письма Непокорного. Том 1
Шрифт:
(...) На данный момент моё новое положение отвлекает меня, и я провожу время в поисках слюдяных шахт, разъезжая на джипе или верхом по гранитным хребтам Минас-Жерайс. Увы, эта ситуация не продлится долго, ибо идея Уотсона в том, что как только я буду посвящён во все тайны слюды и горного хрусталя, мне предстоит возвратиться в Рио и взять на себя руководство его делом в Бразилии. (Уотсон -- человек в возрасте, и он хочет уехать во Францию, как только я буду готов взять на себя его дела). Множество людей подумают, что я сумасшедший, раз хочу отказаться от такой возможности, но я уверен, что вы меня поймёте. В вашем последнем письме, которое я часто перечитываю, вы писали: "У меня ностальгия по изнуряющим будням на просеках, по внезапно возникающим на пути водопадам, когда возвращаешься назад в зарождающихся сумерках под монотонные крики куропаток..." Во мне также живёт эта ностальгия, и вопреки здравому смыслу я думаю только об одном: обнаружить себя у хижины под
Правда, моя любовь запоздалая, но я надеялся найти в Бразилии широкие горизонты и простых людей. Вместо этого я обнаружил повсюду ужасающие мелкие городишки и лживых людей. Я стремлюсь к здоровому одиночеству леса и усилиям, которых он требует. Я совсем не чувствую себя незрелым для того, чтобы разбогатеть или стать Директором чего бы то ни было. Не знаю, смогу ли объяснить это Лабаллери. Но может быть, по случаю, вы сможете стать моим переводчиком -- если это вас не затруднит.
Я часто говорил себе, не абсурдно ли два раза идти по той же дороге, в то время, как в мире существует столько путей -- и я спросил себя, не должен ли я поехать в Африку вместо того, чтобы возвращаться в Гвиану (Лабаллери говорил мне о геологических изысканиях в Мавритании или ещё где-то)? Но я боюсь обнаружить в Африке бесчисленное множество мелких французских суб-префертур, в то время как в Гвиане настоящий девственный лес. Что вы думаете об этом?
Извините за это корыстное письмо -- которое, впрочем, может прийти слишком поздно. С нетерпением буду ждать от вас знака. Если вы во Франции, сообщите новости -- был бы счастлив оставаться в контакте с вами...
Со всей свой дружбой
Б. Ангел
U
Валадарис, 30 сентября [1952]
(моим друзьям из A.F.P. в Рио)
Дорогие друзья,
Для меня было большим удовольствием читать ваше письмо, весточку от Ирасемы. Невзирая на ваши слова, morenas cariocas* оставили во мне мало воспоминаний, ещё меньше saudade [ностальгии] -- я оставил их без сожалений, чемодан и без того слишком громоздкий! Но воспоминания о некоторых вечерах или сиестах на Авеню Сампаильо всё ещё живы, и позже обнаруживаешь, что за тканью слов приличия, за рутиной ежедневных отчётов формировались более тонкие отношения, словно некие тени нас самих встречались на другом плане, а мы об этом даже не знали -- назовите это симпатией, дружбой, как угодно. Это единственные воспоминания: всё остальное лишь декор, повод для этих подлинных встреч. И не стыдно такое писать?
Меня очень тронуло ваше предложение вернуться и работать во Франс-Пресс, и мне трудно ответить вам, не вдаваясь в некоторые детали: возвращение назад, к комфорту и согласию -- это решение почти не имело бы смысла в отношении меня, впрочем, не больше, чем оставаться здесь, в Валадарис, закончив директором компании, экспортирующей слюду. Это вопрос не суждения, но темперамента или насыщенности, концентрации, плотности. Не сегодня, так завтра приходится признать, что определённые вещи более важны для нас, чем другие, и следовать за этой плотностью; быть верным самому себе, как в хорошем, так и в плохом (!) -- это последняя роскошь, которую мы можем предложить себе в этом мире, где больше не осталось причин, которые стоили бы верности.
Как рассказать вам об этих вещах с той простотой, которая требуется? а между тем, я испытываю потребность сказать вам об этом, потому что ваше предложение свидетельствует о проявлении дружбы. Вовсе не "идеи" побуждают меня ответить вам отказом -- скорее, нечто вроде голода, потребности ПРИСУТСТВОВАТЬ в своей собственной жизни, в то время как множество людей вокруг нас кажутся покинутыми самими собой. Я всегда был чувствителен к истинному облику окружающих, когда он стремится проявить себя; исследование в самом себе этого уникального облика, который кажется дремлющим в самых глубинах нас -- это исследование, возможно, объяснит вам мои разрозненные опыты, моё кочевничество, казалось бы, без жизненной цели и смысла, и мой страх повторно застрять в одном "положении", каким бы оно ни
Как бы там ни было -- и это, возможно, проявление слабости -- я опасался "устроиться" в журналистике (или слюдяном деле); мне кажется, это требует неустанной бдительности, чтобы не потерять контакт с главным, не заснуть и не закончить как сомнамбула, которых мы встречаем каждый день -- велик соблазн каждый день откладывать себя на завтра, будто слишком сложный вопрос или изрядно запутанное дело; но у нас слишком мало времени, чтобы терять его... Возможно, эта обеспокоенность осталась от того ребёнка или юноши (слишком романтичного), но я ставлю на детство с его притязаниями, его высокопарными словами, а также его проницательностью.
Не сегодня, так завтра, как вы писали, возникнет нужда "рассказать" -- и именно в этом красота журналистики. Как бродяга, которым я был или хотел быть, я хорошо знаю эту нужду "рассказать"; и это письмо -- в своём роде, способ рассказать. Возможно, я вернусь к журналистике, если однажды не найду иного способа осуществить эту потребность коммуникации с другими.
В данное время я продолжаю изыскания слюды и провожу три четверти своего времени в дороге, и совсем не против такого расклада. Не могу сказать, что я "разочарован" своей новой жизнью: я ожидаю не слюды, а иной вещи, и в любом случае, я не собираюсь устраиваться здесь надолго.
Простите за эту долгую болтовню, но дружба, которую вы оба, Ирасема и ты, изъявляете мне, и ваше предложение из последнего письма подвигли меня на это, тем хуже, если я показался вам романтичным или попросту немного смешным с моими несуразными "идеями".
Ваш верный друг
Б.
U
Валадарис, 1 октября [1952]
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар,
Ты будешь метать громы и молнии, ругать меня, но по крайней мере выслушай мои объяснения. Я думаю покинуть Уотсона.
Первая причина -- и немалая -- в том, что эта работа меня не интересует. Я увидел, какую жизнь ведёт старший Уотсон, какую Е.Уотсон, и могу предположить в лучшем случае, что будущее, которое меня ждёт, состоит в том, чтобы заменить того и другого и встать во главе слюдяного бизнеса в Бразилии. Если судить по моему двухмесячному опыту (я ведь не слепой. Не нужно десяти лет, чтобы понять, что к чему) и по жизни, которую ведёт Е.У., то что меня ожидает? тратить жизнь на разговоры с бразильскими продавцами более или менее жуликоватыми, отслеживать каждую партию слюды от кассы до кассы, заниматься в основном подведением итогов, себестоимостью, бюджетом и расчётом налогов, не выпускать из рук бразильский кодекс для постоянного ведения судебных тяжб с теми или другими, писать отчёты для Нью-Йорка и Лондона, поддерживать хорошие отношения с брокерами для параллельных обменов валюты крузейро-доллары-стерлинги, поддерживать тесные контакты со всеми бразильскими конкурентами -- мошенниками и ворами -- чтобы знать всю кухню, прогнозировать фонды и демпинговые удары... и т. п. В случае необходимости садиться в джип и отправляться в большие поездки для покупки шахт или партий слюды по хорошей цене. Именно такую жизнь ведёт Е.У. по десять часов в день, включая утро воскресенья. Именно это меня ожидает, если я преуспею (В данный момент я на стадии счётной машины, считаю таблицы скидок, а также устанавливаю процентные отношения. Ещё провожу солидную часть времени у верстаков завода для резки слюды, классифицируя слюду по восьмиградусной шкале качества прозрачности и по одиннадцати размерам). Моя нынешняя работа довольно отталкивающая, но отнюдь не она меня отталкивает. Меня отталкивают "перспективы на будущее".