Письма с войны
Шрифт:
Сегодня вечером мы еще раз, в виде исключения, поплавали в море, вода оказалась теплее, чем в воскресенье, к тому же был прилив, так что можно было уйти далеко-предалеко в море по неглубокой белой отмели; ах, белый песок под ногами, порывистый ветер, сумасшедшие волны, перекатывающиеся через твою голову, а перед тобой, насколько хватает глаз, — морская лазурь, это действительно величайшая радость и огромное удовольствие; итак, завтра я перебираюсь к самому морю.
Лишь бы только нас не так скоро сменили, я имею в виду нашу роту, это будет чистым несчастьем, если спустя несколько дней нас снова отзовут; во всяком случае, все то время, что мы будем находиться здесь, я буду чувствовать себя хоть немного лучше; придется подолгу бывать в карауле, мало спать по ночам, но зато никаких нарядов, а главное — мы будем у моря, совсем, совсем впереди. […]
Ну как ты могла подумать, что я
Вот так и не иначе обстоят мои дела. […] Завтра вечером к нам приедет дивизионный пастор, я хотел бы еще раз исповедаться и причаститься, это очень утешит и осчастливит меня.
Сейчас буду упаковывать свои вещи, завтра надо выехать очень рано; да, к морю, к морю, на самый передний край запада; в этом месяце ночные дежурства не будут такими уж напряженными, а вечерами станем варить отличный грог, потому что у меня снова есть денежки, чему я тоже необычайно рад и даже счастлив, они дают ощущение свободы, и после долгого-предолгого перерыва можно опять пропустить стаканчик; я тоскую без спиртного, пусть тебя это не удивляет, но у меня появилась настоящая потребность в алкоголе. […]
Сегодня утром несколько часов опять ползали в высокой траве, где пахло мятой, ромашкой — потрясающе! — и другими полевыми травами, запах которых дурманил меня, однако, если над тобой постоянно раздается рявканье горлопана, а ты нагружен, как ишак, тогда все вокруг, вся эта красота причиняет тебе только боль и наводит грусть.
[…]
Франция, 30 июля 1942 г.
[…]
Сегодня утром перебрались с нашим огнеметом на новую позицию; теперь мы располагаемся в непосредственной близости от моря; во время прилива вода не доходит до нашего утконосого бункера всего каких-нибудь десять метров; наш жилой бункер расположен южнее и выше, вот только, к сожалению, фасадом выходит на сушу; здесь просто великолепно, однако, к великому огорчению, если верить слухам, радость наша продлится недолго… Мы находимся в бухте неподалеку от фешенебельного отеля, слева и справа вздымаются высоко вверх крутые скалы, благодаря чему образовалось отличное место для купания; можно легко представить себе, какая жизнь царила здесь до войны чудесной летней порой…
Наша работа здесь будет заключаться в том, чтобы стоять ночью в карауле по три с половиной часа, это, конечно, утомительно, но зато днем дежурство значительно легче, к тому же до обеда тут царствует тишина. А как прекрасен луг на горе, лежишь себе вот так в траве, совсем как в мирное время; сегодня я долго наблюдал за нашей кошкой, которая носилась в ромашковых зарослях, как безумная, и пыталась ловить мух; совсем еще молоденькая зверушка. […]
Нам пришлось действительно изрядно потрудиться, таская с горы на гору стокилограммовый аппарат, а потом еще спускать его по лестнице до нашего бункера.
А далеко позади, в красивом парке, видны маленькие дачки, одни из них разрушены, другие же еще в хорошем состоянии, и у всех на садовых воротах красуются имена владельцев.
Я по-настоящему счастлив, снова вернувшись на побережье, на самый передний край; здесь время проходит быстро, и каждый вечер я получаю почту; сегодня к нам приходил пастор, он прочитал небольшую проповедь, но самого важного, причастия, у него не оказалось, однако он пообещал вскорости прийти еще раз; надеюсь, много времени ему не потребуется, чтобы сдержать свое слово.
Сегодня в небе весь день творилось что-то несусветное, зенитки не умолкали практически ни на час, британцы подобрались совсем близко к нашему холму и береговым позициям. Мы стреляли по ним даже из нашего пулемета…
Говорят, Молотов пригрозил капитуляцией, ежели «томми» не предпримут определенных шагов; надеемся, что они непременно их предпримут, потому что в таком случае они защитят нас от Востока. […] Великолепный теплый солнечный день клонится к закату; синее море испещрено зелеными пятнами, и пенные гребешки словно играют
[…]
Западный фронт, 9 августа 1942 г.
[…]
Сегодня утром, часов в двенадцать, когда я, еще не совсем проснувшись, пошатываясь, выбрался из своего бункера, я был приятно удивлен; море во время прилива восхитительно; высокие волны со множеством белых гребешков и роскошное солнце; но самое потрясающее — это купающаяся в нашей маленькой сказочной бухте дева, дева с волосами, чуть длиннее спичечного коробка, в темном купальнике, даже издали было заметно, что она улыбается, наверняка одна из любовниц летчиков, которые несут караул внизу неподалеку от бухты; наверняка продажная девица, конечно, продажная, но ты даже не можешь себе представить, что значит увидеть здесь женщину, купающуюся в море между колючей проволокой и минными полями, когда ты неделями не видишь ничего, кроме военной формы; быть может, в ней все фальшивое, яркость ее губ, белизна кожи, и сердце ее тоже наверняка фальшивое и черное, как ночь; стоя на песке, она улыбалась, действительно улыбалась, наблюдая за игрой волн с солнцем, и ее волосы, чуть длиннее спичечного коробка, наверняка были настоящие; […] ах, это был поистине воскресный сюрприз; ты даже не поверишь, как это меня развеселило; вот уже пять недель мы видим только мужчин, только униформы, и у всех у нас, согласно приказу ротного начальства, волосы подстрижены «ежиком». Господи, подумать только, стоило появиться здесь какой-то маленькой проститутке из Кале или Булони и поплескаться в море, как все уже разулыбались; я недолго смотрел на нее и не воспользовался биноклем, чтобы как следует разглядеть ее, — все новобранцы, как безумные, хватались за бинокли, нет, мне было жаль разрушить иллюзию; только не думай, будто я не знаю, что там делается внизу у летчиков; но картина была очаровательная, картина, картина… картины и музыка, картины и музыка. […]
Только что наш горлопан в очередной раз говорил о предстоящих отпусках… Нас стали лучше кормить, но картошку дают очень редко. А возле маяка, совсем недалеко отсюда, есть огромное картофельное поле, принадлежащее флоту; поскольку вечно голодная пехота безбожно ворует эту картошку, у поля выставили часовых с заряженными ружьями; однако такая мера все равно не помогает, для нас нет ничего вкуснее, чем молодая картошка, хорошо выскобленная и поджаренная на маргарине, и к ней кофе; ты, конечно, скажешь, что с кофе невкусно, но мне нравится кофе с жареной картошкой; вот только стало сложновато доставать ее; этой ночью я опять отправился за ней с одним их наших ребят, бесшабашным молодым ефрейтором; прыжок через асфальтовую всегда блестящую дорогу, а там ползком по канаве, всякий раз, когда часовой поворачивается к нам спиной, опять мощный рывок вперед, и вот наконец, наконец-то мы на поле; тут мы, словно муравьи, начинаем копаться в земле, ловко и проворно орудуя саперными лопатками; наконец наш мешок полон, однако мы, наверно, были чересчур громогласны, но самым несуразным в этой ситуации был мой смех; чудесной летней ночью я стоял посреди картофельного поля и хохотал над потешностью ситуации, а у часового, как на грех, оказался хороший слух, он услышал мой смех и пошел прямо на нас, мы тотчас рванули оттуда; поскольку я был без кителя и без шапки, он не признал в нас солдат и с безумным ревом кинулся за нами. На наше счастье, он выстрелил слишком поздно, когда мы, радостные и счастливые, уже мчались с мешком картошки по оврагу, продолжая хохотать, ибо никакая пуля уже не достала бы нас; да, вот так иногда мы проводим здесь время… […]
[…]
Западный фронт, 17 августа 1942 г.
[…]
Вчера я опять послал вам семь кусков мыла и полкило какао; в общей сложности, теперь вы должны получить четырнадцать кусков мыла и один килограмм какао; как-то я послал тебе книгу «Потерянный дом» [73] , получила ли ты ее? Я отправил ее уже месяц тому назад вместе с шоколадом, книга написана Эмилем Бартом. Сообщи мне, пожалуйста, получила ты ее или нет; этот же автор написал трактат о Георге Тракле; может, тебе удастся где-нибудь раздобыть ее, постарайся, пожалуйста; я, конечно, был бы безмерно рад возможности прочитать эту книгу и еще раз прочувствовать описанное в ней. […]
73
Автобиографический роман немецкого писателя Эмиля Барта (1900–1958), написан в 1936 г.