Письмо дяде Холмсу
Шрифт:
Врунишка. То у бомжей купил, то у кого-то выиграл. Темнит братишка.
– Да?
– задумалась мама.
– Думаешь, опять появится? Ладно, подожду. Эй! Тут вам Митёк что-то хочет сказать.
Митёк вместо «здравствуйте» чихнул в трубку.
– Я забыл вам напомнить: обязательно прочитайте мою новую рукопись. Она на столе. Очень внимательно прочитайте. Особенно если у вас возникнут какие-нибудь трудности. Или опасности. Поняли?
– Они у нас уже возникли, - сообщил Алешка и поскорее отключил мобильник.
Мы
Алешке тоже понравилось, и мы дотемна гоняли с горки. Вернулись домой, разложили на печке мокрые перчатки и джинсы и опять пошли в кабинет - посмотреть Митькову рукопись.
Прочитали еще раз про Домового, ничего полезного не обнаружили. Только Лешка заметил:
– Дим, у Митька какой-то странный подчерк.
– Почерк, - поправил я машинально. Я это тоже заметил: некоторые буквы в некоторых словах были немного крупнее остальных. Но так бывает. И Алешка тут же объяснение нашел.
– Это у него, Дим, от «чоха». Вздрагивали буквы.
Я переложил последнюю из исписанных страниц рукописи, а за ней оказался еще один листок со странной, как бы оборванной, фразой:
«… а к лесу задом». Перед этой волшебной фразой нужно почесать затылок левой рукой нечетное число раз, но не меньше единицы».
Чушь какая-то! И вообще, и в частности. Как это, например, можно почесать затылок меньше одного раза? Полраза, что ли?
– Пошли спать, - сказал Алешка.
– Утро вечера мудренее. И нам надо завтра пораньше встать.
Да, чтобы успеть засветло смотаться в Шнурки, поймать Домового и вернуться домой.
Если получится…
Алешка перед сном притащил капкан и поставил его на крыльце, пристегнув к перилам:
– Пусть только сунется!
А когда мы улеглись, он заботливо добавил:
– Ты только, Дим, не пугайся, когда он в капкане заорет.
– Кто заорет?
– привстал я в тревоге.
– Кто-кто? Кто попадется.
Ага, Людмила Ильинична. С одним рогом и четырьмя копытами. Или какой-нибудь Черпаков-Чурбаков. Вот привязался…
Ночь прошла спокойно. Никто в капкане не орал. Кроме Лешки. Он, конечно, спросонок, когда утром выбегал в туалет, про капкан не вспомнил. Хорошо еще, что ноги успел в сапоги сунуть…
В десять ноль-ноль по московскому времени мы выступили в поход. По глубокому синеватому и блестящему снегу пересекли поле и вошли в зимний лес. И, честно говоря, сразу же забыли про всяких домовых и чертей - так красиво и сказочно было в лесу.
Узкая тропка тянулась и петляла меж заснеженных деревьев. На пеньках лежали громадные белые шапки - словно стояли по сторонам громадные зимние грибы. Ветви елей тяжело гнулись под снегом. И всюду суетились всякие птицы. Щебетали, свистели, чирикали. Шелушили шишки. Перелетали с ветки на ветку. Иногда стряхивали с еловой лапы снежный комок. Он падал, задевал нижнюю ветку, с нее тоже обрушивался снег, и от верхушки ели до самой земли устремлялась снежная лавина. И ель, нам казалось, облегченно вздыхала, из белоснежной становилась зеленой.
А над тропкой аркой стояли согнувшиеся под тяжестью снега тонкие березки. Алешка ударял лыжной палкой по стволу, березка вздрагивала, сбрасывала с себя снег и выпрямлялась над тропой.
В общем, весело было. То снегом нас окатит, то лыжа под снегом за корягу зацепится, то испуганный заяц в глубине леса мелькнет, то лисичка в рыжей, почти красной, шубке покажется.
– Леший!
– вдруг вскрикнул Алешка и показал лыжной палкой.
Мы замерли.
Точно - от основной тропы убегала в глубь леса узкая тропка, и на развилке молча стояла какая-то загадочная фигура с клюкой в сучковатой руке.
Мы пригляделись. Это было что-то вроде снежной бабы, но утыканной еловыми ветками - что-то такое лохматое и сучковатое. На голове - старая зимняя шапка, вместо носа - еловая шишка. А руки и ноги - кривые коряги. А клюка будто указывает дорогу в самую чащу.
Мы подошли поближе. Вблизи эта фигура казалась уже не страшной, а смешной. Тем более что рядом с ней торчала из снега деревянная лопата, на совке которой частично сохранилась сделанная угольком надпись:…ляна сказок».
– Что за «ляна»?
– «Поляна», - догадался Алешка.
– «Поляна сказок». Посмотрим?
– А Шнурки?
– напомнил я.
– Шнурки не убегут, - резонно заметил Алешка.
– Пошли.
И мы свернули на боковую тропку. Она повиляла меж деревьев и - удивительно - стала пошире и поплотней. Хорошо утоптанная стала, будто по ней рота солдат прошла. Строевым шагом.
– Вон еще, - сказал Алешка почему-то шепотом.
– Фигура.
Фигура тоже была не страшная - Снеговик с метлой, с дырявой кастрюлей на голове.
Мы им полюбовались и пошли дальше. И вскоре уже вертели головами по сторонам - будто попали в сказочное царство снежных фигур.
Это было здорово! Тем более что они все - не очень ладно слепленные, смешные - были узнаваемы: старые верные друзья из новогодних сказок. Вот отважная девочка Герда на олене. У него красивые рога из сучковатых веток. Вот Заяц возле ледяной избушки. Вот толстячок с пропеллером за спиной. Снегурочка, Серый волк.
А вот… Небольшая, очень красивая опушка, а на краю ее - избушка на курьих ножках. Самая настоящая, на пеньках. Такая настоящая, что мы даже притормозили немного - так и казалось, что вдруг как выскочит из нее седовласая Баба-яга с помелом, вскочит в деревянную ступу и помчит в ней над лесом по своим вредным делам.