Питомцы апокалипсиса
Шрифт:
Глава 5
юля
а пускай я умру, если буду с тобой, но я хочу быть с тобой
а я уже умираю
только представлю, как ты говоришь:
а пока, стас.
юля юля, ля ля ля
Никак не прекращал сниться глупый сон, как я умоляю Юлю не покидать меня, причем
Что ж, отмалчивалась моя инопланетная принцесса не только во снах.
И вот рванули синие прохладные ночи и красные жаркие дни, будто Супермен наперегонки с Флэшем. Декада пролетела вмиг. Ничего не менялось. Так же каждое утро будил Юлю в децур…децилл… пфу… мегаогромное число раз. Так же с закрытыми глазами мыл ее опасное, как атомная электростанция, тело. Так же мягкими, бесконечно долгими движениями чесал суперски-черные волосы с алым отливом. Так же завтракали белковой кашей ананси, только вдвоем: к Мане с Дарсисом больше не садились. Вообще с Маной я больше не заговаривал.
После завтрака всегда бежал в «Диснейленд» – луна-парк, который отстроили ананси и напичкали аттракционами с Земли и с других планет, чтобы их питомцы не скучали. Другие дети визжали на «американских горках» или тискали инопланетных зверюшек в питомнике. Каждый день каждого года визжат и тискают, и не надоест же.
Нас с Маной никогда не тянуло к такой ерунде. С первого дня похищения Мана искала способ быть полезной Дарсису не только в Центре, но и в Гарнизоне, на полях сражений. А я рвался обратно на Землю.
– На Землю? – переспросила десятилетняя девчушка с буйными кофейными кудряшками, когда я предложил ей искать путь домой вместе. Мы тогда только-только выучили певучий язык ананси – на уровне самоваров. Мана, как и все, еще говорила с акцентом, и слова, которые должны были звучать мелодично, из ее темных бразильских уст хлестали по ушам как кожаные ремни.
Я кивнул, и сказал фразу, которую слышал в каком-то историческом фильме:
– Отберем назад наши жизни у грязных римлян.
Она показала старые белесые шрамы на смуглой коже:
– Тогда моя все равно побудет со мной недолго.
Вот так. Мы оба хотели бороться: я – за свою сестру, Мана – за Дарсиса. Я – за человека, она – за пришельца. Ей мечталось укрепиться здесь, мне – свалить подальше.
Разные цели, один способ достижения: тренироваться. Учиться драться.
Посчастливилось – откопали на парковом складе игрушек пару пыльных тренеров-ботов с шестью железными щупальцами, обитыми твердыми подушками. На этикетке сверкало оранжевым: «Botboxer». На месте лиц у ботов мигали дисплеи со списком тренировок по смешанным единоборствам. В том числе по стилям чемпионов MMA.
Наше бездействие закончилось. От радости Мана попыталась станцевать со мной самбу, но я отдавил ей ногу.
Пыль-то мы с железа стряхнули, и маты расшвыряли по найденной пустой комнате. А вот дальше ботбоксеры швыряли нас по этим самым матам как мешки с картошкой, заламывали руки за спины двойным нельсоном, размазывали лица по твердой резине. Самый начальный уровень тренировки щадил наши мышцы и кости не больше монахов-убийц в храме Шаолинь.
А через месяц Мана сказала: Баста, утерла бежавшую из разбитой губы кровь, и в первый раз завалила своего спарринг-партнера. Набитые руки ее скрутили левую верхнюю щупальцу обратным узлом, быстрые длинные ноги плотно сдавили стальную голову, противник застучал свободным щупальцем по мату: сдаюсь. Улыбка засияла на усталом вспотевшем лице маленькой победительницы. Я аплодировал стоя.
Вечером в столовой Мана разрешила поесть пиццы, несмотря на уже тогда начатую нами белковую диету.
Сам я перевалил через режим «новичка» только через три месяца. Мана уже опережала меня на пять уровней – дальше только Земля. Но меня все равно захлестнула гордость великого первопроходца. Я как никогда понимал, каково круто было Человеку-пауку, когда он надрал задницу Доктору Осьминогу.
А что сейчас? Спустя шесть лет?
Мана уже прошла почти все уровни сложности, уже вовсю махалась с третьим лучшим бойцом MMA – Джорджем Сен-Пьером. Когда она разделает его под орех, то приступит к Андерсону Силву и Дэну Хендерсону, чемпионами во всех весовых категориях. Их она тоже разделает, уж точно. И тогда Мана сможет любого разделать под орех. Вообще любого. Кроме Дарсиса.
Дурацкая «сыворотка».
Всю последнюю декаду я кувыркался по матам в обнимку с Доктором Осьминогом. Фирменный хлесткий хук Ройса Грейси в исполнении жесткой подушки на стальном щупальце снова и снова швырял меня по углам комнаты. Взбешенный, я чуть не грыз обивку мата. Глаза щипало.
Никто не наблюдал за моими промахами.
Никто не подкалывал: сопли, мол, вытри, принцесса, да не с лица – с матов, а то поскользнёшься.
Никто не советовал, как избежать этого резкого выпада в челюсть. Никто – значит, никто с кудрявой копной волос, насмешливым взглядом и ртом, говорящим по-португальски через слово. Никто – значит вообще никто.
Только лежа на матах я не думал о Юле. Потому что думал о Мане.
Решить бороться бок о бок с кем-то – значит стать кому-то братом или сестрой? На это я подписался? Нет уж, моя сестра – одна единственная, и больше их не производят! – на Земле. Других не просили.
Однажды, идя по луна-парку, я увидел, как маленькая Рудо сидела подле телескопа здоровее базуки и крутила винт на держателе.
– В Адастре звезд не увидеть, – сказал я. – Даже ночью.
– Свет мешает, – согласилась Рудо, продолжая крутить винт. – А жалко, Герсен любит смотреть на звезды.
Неожиданно она взглянула на далекий белый столб на востоке и топнула ножкой.
– Дурацкий Свет! Хоть бы ты угас!
Я почему-то вздрогнул. «…Мальчик, Свет угасает» – прошуршал в голове голос старого лжеца.
– Ты ждешь когда он угаснет, чтобы посмотреть на звезды?
– Что? – глаза Рудо округлились. – Разве это возможно? – она погрозила кулачком на восток. – А было б ох как неплохо!
Будь даже Свет живым и зрячим исполином, то вряд ли бы разглядел ее маленькую ручонку, но Рудо это не смущало.