Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Не смей.
– Оно… — бессильно заглатывая воздух, она неопределенно повела свободной рукой, — оно слишком роскошно для меня. Все это слишком роскошно для меня. Это платье, эти украшения — все это должно принадлежать кому-то другому.
– В любом случае, я выглядела бы роскошнее, — нарочно ввернула шпильку Эллен, тем самым вызывая слабую улыбку на лице подруги.
– Я счастлива, что ты сегодня рядом, — обнимая её, прошептала Катерина, едва сдерживаясь от новой порции слез. Она никогда не могла подумать, что способна столько плакать, причем, казалось бы, без особого для того повода.
Эллен
***
Сколько раз она представляла собственную свадьбу? Сколько раз грезила пышным платьем непременно с серебряным шитьем? Сколько раз представляла тяжесть бриллиантовых ожерелий на шее? Сколько раз видела жениха сквозь тончайшую пелену фаты, сокрывшую её лицо? Сколько раз ощущала удушающий запах цветов, собранных в букет? Сколько раз беззвучно повторяла – «имам, честный отче, имам»?
И всякий раз думала – она будет ощущать себя счастливой. Запомнит каждую минуту этого дня, когда он, наконец, наступит. Будет рассказывать о нем детям и внукам, потому что этим днем начнется история её собственной семьи. Родится её собственный маленький мир.
Но ни разу не полагала, что все будет в таком мареве усталости.
Воск стекает по толстой свече, задерживаясь где-то в пышных складках салфетки, обернувшей её для защиты идеально белых перчаток. От кадила тянется дымок фимиама, от которого щекочет в носу и слезятся глаза. Или не потому ей кажется, что на левой щеке уже наметилась тонкая дорожка к подбородку? Где-то справа, даже не краем глаза, а почти самой кожей она видит Дмитрия. Спокойного. Счастливого. И самую малость взволнованного. Она даже может сказать, почему у него слишком гулко стучит сердце – он до последнего будет бояться её отказа. Даже если она еще вчера после исповеди сказала, что не шагнет назад у алтаря.
Он верил – она знала. Но он слишком долго ждал этого момента. Слишком сильно его желал. И не мог не волноваться.
Она видела это облегчение, осветившее её лицо, когда он узрел её, выходящую в сопровождении Эллен, заменявшую сегодня родителей, из своей кареты. И в тот миг защемило сердце от осознания того, что вряд ли она когда-то сумеет хоть немного оправдать его надежды. Хоть немного приблизиться к тому идеалу супруги, что он заслуживал.
Меж их руками, держащими свечи, едва ли больше пары десятков дюймов, и с каждым словом священника незримо сковывающие их узы все крепнут, но Катерине кажется, будто она стоит не в маленькой приходской церкви, а посреди заснеженного леса. В одиночестве.
И «Господи помилуй», что тянет хор после каждой фразы священника, не торжественное – так по покойнику плачут.
– Имам, честный отче, – друг за другом едва слышно их ответы: его, непреклонный, и её – срывающимся голосом.
– Не обещалася ли еси иному мужу? – громогласный голос священника проносится по её сознанию, и на миг внутри – звенящая пустота. Перед глазами та поражающая своим великолепием церковь Зимнего, пустая, утонувшая в полуночном сне. Губы размыкаются, чтобы принести обет образу Николая Чудотворца, а сердце уже опередило – сердце еще раньше поклялось не оставить.
Она не желает
– Не обещалась, честный отче.
Пламя гаснет.
Вот только что ровно горело, ослепляя её напряженно смотрящие на священника глаза, и вдруг потухает, будто бы чья-то незримая ладонь легла на него. Обличила неверную.
По церкви летит волна шепотков. Встревоженных, испуганных. Ей прочат смерть, как когда-то прочили недолгий век Марии Александровне, потерявшей корону, но никто не думает, что свеча выдала её ложь.
Дмитрий едва сдерживает в себе порыв протянуть к ней руку, чтобы успокоить – она это чувствует. Чувствует, как он почти сходит с ума от её собственного танца на грани. Как боится не поймать её в момент падения.
Но не сейчас этой адской лаве принимать её в свои горячие объятия – венчание идет своим чередом, будто ничего не произошло.
Покорно касаясь губами осенившего её крестным знамением венца, что после был передан стоящей позади Эллен, совершает последний шаг. Где-то рядом то же раньше делает Дмитрий. Она ощущает его безмолвный вопрос и корит себя за то, что своим видом вызывает беспокойство. Только едва ли может что-то с этим сделать.
Украдкой подарив ему слабую улыбку – так, чтобы затянувший «Господи, Боже наш, славою и честью венчай их!» батюшка не уловил этого их немого разговора, тихо выдыхает. Еще немного.
Самую малость.
Молитвы сменяют одна другую, перед глазами расплываются золото и алый, грудь едва вздымается – все же, корсет затянули излишне, и теперь не было возможности полноценно вдохнуть. Если она не потеряет сознания во время венчания, перед балом сменит платье – не стоит её талия этих тягот. Не на императорском торжестве.
Вино, что она пригубила вслед за Дмитрием, отдается горечью на языке. Троекратный глоток – так мало, чтобы ощутить хоть какой-то вкус, а сейчас – и вовсе чтобы понять, что ей дали отпить. Пожалуй, сегодня она не раз опустошит фужеры с шампанским, лишь бы согнать это марево странного отчуждения.
На соединенные правые руки ложится расшитая епитрахилья, хор затянул «Исаие, ликуй…», и священник мягко тянет их вокруг аналоя. Всполохи золота и алого смешиваются, проплывая мимо, пронизанные удушающим фимиамом – наверняка у нее уже даже волосы вобрали в себя этот тяжелый аромат.
Третий круг у аналоя – вновь под ногами белый плат.
Вслушиваясь в церковный хор, Катерина до рези в глазах вглядывается в пламя зажженной свечи. Губы беззвучно шепчут молитву – сердце просит о забытьи. Склоняется голова перед Создателем, и последние слова вслед за молитвой о восприятии венцов пробираются под кожу.
Я хочу, чтоб Вы помнили обо мне. И не хочу, чтобы помнили, если эти воспоминания причинят Вам боль. Потому что более всего на свете я желаю Вам счастья.
Теплые губы Дмитрия на её собственных – целомудренные и осторожные, и смотрит он на нее, словно боится, будто от случайного прикосновения она исчезнет что тот злополучный огонек. Он хочет увести её отсюда – это столь явно читается в его глазах, что она вздрагивает. И почти осознанно, почти понимая, что перед ней – образ Пресвятой Богородицы, склоняется к иконе, что позже будет в её руках.