Пламя на воде
Шрифт:
Однако Барс признавал, что кроме ожидаемых неприятностей спутники принесли ему и нежданные удовольствия. Они оказались яркими и - каждый по-своему - интересными собеседниками. За преувеличенной въедливостью Ракиса скрывался острый ум, демонстрирующий порой совершенно неожиданные по смелости суждения. Кроме того, несмотря на постоянное ворчание и неиссякающий поток жалоб, ученый имел достаточно мужества, чтобы не быть обузой на переходах, а на привалах браться за любую тяжелую работу - как бы не был вымотан за день. Что же касается барона, Барс быстро пришел к выводу, что его снобизм - скорее привычная маска, над которой сам барон не прочь
С погодой путникам повезло: хотя снег и лег довольно рано, он не принес с собой тех обжигающих ветров и снежных бурь, которых опасался Барс. Удивленный нехарактерным для этой местности затишьем, рыцарь как-то заметил, что ``сумасбродам даже погода подыгрывает'`.
– Не погода, - важно поправил Барса барон.
– Сумасбродам, как известно, подыгрывает сама судьба.
Потом помолчал и, поморщившись, добавил:
– Впрочем, в нашей местности почему-то принято говорить - дуракам. Но я никогда не считал это правильной трактовкой.
Серьезную бурю путешественникам довелось пережить только одну. Правда, к этому моменту они уже выехали из леса на открытую местность, и впечатлений им хватило надолго. Пик бури пришлось пережидать, уложив лошадей в снег и обмотав им головы мешками. Лежа за лошадиными крупами, путники обрастали снежным одеялом - пока Барс не решил, что ветер стих достаточно и двигаться дальше безопасней, чем продолжать лежать. Еще долго они ехали цепью, соединив уздечки одной веревкой; кони ученого и барона с мешками на мордах вслепую шли за Штормом. В этом приключении лошадь барона подстудила легкие. К счастью, до Замка оставались считанные дни пути.
Замок открылся взгляду, как всегда, неожиданно. Вот только что вокруг расстилалась привычная равнина, слегка взрезанная цепочками пологих холмов - и вдруг за холмами развернулась панорама долины, окруженной скалистыми пиками и увенчанной Башней.
– Ох, ничего ж себе, дух тебе в печенку!
– Высказался барон.
– Не понимаю, - изумился Ракис.
– Этакую громадину мы должны были видеть уже много дней. Или это какой-то оптический обман?
Барс только пожал плечами. Он был рад, что снова вернулся - несмотря ни на что.
Послушник, крутивший открывающий ворота барабан, посмотрел на Барса и его спутников с интересом, но первым с рыцарем не заговорил - как и было положено по этикету.
– Найди Барата, - сказал ему Барс.
– Пусть посмотрит вон того гнедого, он кашляет. И теплую попону ему сразу же.
– Попали в бурю третьего дня?
– Обрадовался возможности поговорить послушник.
– Именно.
– А мы уж думали, до весны больше никто не приедет.
– Тебя как звать?
– Кальвин.
– Поторопись, Кальвин. Жалко конягу. После поговорим.
– Бегу, господин...?
– Барс.
О Барсе послушник, похоже, что-то слышал - глаза его заблестели.
– Уже бегу.
``Этого Башня уже ждет'`, - глядя вслед послушнику, вдруг подумал Барс и тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли.
Через гостевой двор вовсю спешил человек, из-под плотной шерстяной накидки виднелись ярко-желтые полы длинной мантии.
–
– Закричал он еще издалека.
– Наконец-то соизволил явиться, бродяга! Мы уже решили, что ты где-то крепко застрял.
– Ничего серьезного.
– Улыбнулся Барс.
– Рад видеть тебя, Сорш. Какие новости?
Сорш поморщился.
– Давай о новостях попозже. Тебя ждут в Доме, так что пошевеливайся. А эти люди с тобой? Представь меня.
– Пожалуйста. Сорш Эгер, Желтый Магистр Ордена Пламени. Барон Карл Альгейм, из западных Альгеймов. Ференц Ракис, бакалавр метагностических наук из Умбры.
– Вот можете же все нормально выговорить, когда хотите, - пробурчал Ракис.
– О чем это он?
– О названии своего факультета, - вздохнул Барс.
– Оно мне долго не давалось.
– Охотно верю. Барс, тебе и правда надо поторопиться. Я позабочусь о твоих гостях.
– 2 -
Бранигал Сэвиш, Алый Магистр Ордена и член Совета, был очень стар. Лишь двое членов Совета превосходили его по возрасту; сам Верховный Магистр был намного моложе. Тем не менее Бранигал был быстр в движениях, крепок телом и лишь немного сед в висках. Незнакомый с Магистром человек дал бы ему при первой встрече лет сорок-сорок пять - пока не встретился бы с тяжелым взглядом холодных серых глаз, а тогда, поежившись, мог бы дать и сотню. Впрочем, и в этом случае он был бы далек от истины: на самом деле Магистр Бранигал разменял уже седьмую сотню лет. Прежде Бранигал был Рыцарем. Почти три века назад он участвовал в подавлении печально известного Зангарского прорыва - тогда там погибли восемнадцать Рыцарей. Вернувшись живым, Бранигал навсегда снял доспех и одел алую мантию Магистра. Чуть больше пятидесяти лет назад Бранигал имел возможность быть выбранным Верховным Магистром, но объявил о своем решительном отказе и продолжал носить алую мантию. Именно Бранигал в свое время добился для Барса разрешения войти в Башню, не дожидаясь установленного возраста. Теплых чувств Барс к Магистру не испытывал, но относился к нему с уважением.
Бранигал встретил Барса, сидя в глубоком кресле у жарко растопленного камина. Рядом стояло второе кресло - пустое.
– Явился наконец, - проворчал Магистр, грея руки у огня.
– Можно подумать, ты от Сантии пешком шел.
– У меня были интересные попутчики.
– Вот как?
– Скептически проронил Бранигал.
– В другой раз расскажешь. Садись. Дело есть.
– Было что-то от Пурима?
– Спросил Барс, усаживаясь в кресло.
– Было и от Пурима. Но тебя сейчас должно волновать не это.
Барс поднял брови.
– Что тогда?
– Подбрось-ка еще дровишек. Холодно мне.
Бранигал молчал, пока Барс подбрасывал в пылающий огонь сухие поленья и поправлял их длинной кочергой.
– Все, что произошло с тобой в Сантии - эпизод поучительный, но мелкий, - заговорил наконец Магистр.
– Что попался - сам виноват, что выбрался - хорошо. Сделай выводы и больше к этому не возвращайся.
– Что кто-то отлавливает Рыцарей Ордена - это так, мелочь?
– Мелочь.
– Веско припечатал Бранигал.
– Не мелочь, если Рыцари Ордена позволяют себя отлавливать, но об этом я сейчас говорить не стану. А люди, не любящие Орден, всегда были и всегда будут. Или тебе всенародной любви захотелось?