Пламя над тундрой
Шрифт:
— Тебя, наверное, шокирует, что он приказчик? Ну и что? Я хорошо знаю благородных. Трусы, слюнтяи!
Лицо Чернец стало жестоким. Она с яростью продолжала:
— Кто такой Трифон? Мразь! А я? Содержанка! Бирич содержит меня для него, для его удовольствия. А спросили они хоть раз, что у меня на душе? — Она прижала руку к груди: — Там холод, лед. Я хочу жить, любить, что-то делать, а не быть только принадлежностью для мужа, красивой игрушкой. — Она помолчала и с болью произнесла: — Почему мы такие несчастные? Где-то идет борьба, а мы сидим тут и покорно ждем, когда же нашему властителю заблагорассудится нас раздеть!
— Не надо, Лена, — остановила ее Нина Георгиевна, готовая расплакаться.
— А что, неправда? — Елена едва владела собой. — Я хочу сама собой распоряжаться! Вот с этим приказчиком я чувствую себя человеком!
«Как это верно», — подумала Нина Георгиевна. Ведь и у нее было такое же ощущение после первой встречи с ним.
За сеткой снегопада показалась чья-то низкорослая фигура. Она быстро приближалась. Из снежной пелены вынырнул начальник радиостанции. Он расплылся в улыбке:
— Свенсон завтра будет… Извините, спешу…
Он боком проскользнул мимо женщин и исчез в снегопаде. Учватов спешил с радиограммой, полученной со шхуны «Нанук», к Маклярену.
— Завтра немного развлечемся, — сказала Елена Дмитриевна. — Приход американских торговых шхун всегда здесь событие. — Нина Георгиевна под предлогом головной боли торопливо распрощалась. Ей хотелось побыть одной.
…Появление Новикова, незамеченное Мандриковым, несколько смутило его. Мандриков понимал, что старый рабочий уловил в его разговоре с Еленой Дмитриевной что-то большее, чем простую любезность. Чувствуя почему-то себя виноватым, он попытался оправдаться:
— Ну, хороший из меня приказчик?
Новиков посмотрел в глубь склада. Мандриков успокоил:
— Заведующий в управлении.
— Тогда я вот что тебе скажу, Сергеич, — Новиков присел на ближний ящик, занялся трубкой и, когда набил ее, посмотрел на товарища. — Негоже тебе шашни с дамочками заводить. Ты послушай меня, старика, — остановил он Мандрикова, хотевшего что-то возразить. — Не в обиду скажу — в пользу. Дело тебе очень большое поручено. Нет у тебя права дело это под опасность подводить. Да ты слушай! Я всякое на свете видывал. Ты человек молодой, и кровь у тебя горячая. Сам был таким. А эти дамочки… — Новиков затянулся и медленно выдохнул дым, — …могут на след привести колчаковцев. Интерес к тебе вызвать. Сначала как к ухажеру нежданному, а потом… Сам понимаешь. Вот и подумай, мозгами раскинь!
«Высек как мальчишку», — подумал Михаил Сергеевич. И хотя выговор Новикова был ему неприятен, он не мог не признать: «Новиков прав». Тут же Мандриков дал себе слово, что будет с Еленой Дмитриевной официален, сух и сдержан.
— Ты мне сейчас ничего не говори, — сказал Новиков и поинтересовался: — А чья эта, с зелеными глазами?
— Жена молодого Бирича. — Мандриков отвел взгляд от Новикова. Тот покачал головой.
— Офицерская женка, значит. Эх, Сергеич! Ну, да ладно, — Новиков уперся ладонями в колени, поднялся. — Хватит об этом. Сам все понимаешь. О Чекмареве, Шошине, Киселеве ничего нет?
— Нет.
Новиков вздохнул:
— Уже середина сентября, а дело наше слабо двигается. Колчаковцы-то щупальцы свои все распускают. Давеча жена Клещина сказала, что в тюрьму еще семерых чукчей заперли.
В склад вошел заведующий. Новиков, купив пачку табака, ушел. Стряхивая снег, заведующий сердито сказал:
— Не было начальства — не было забот.
— Что-нибудь случилось? — почти механически спросил Мандриков, думая о беседе с Новиковым.
— Едва отговорился от поездки в Усть-Белую, Еропол, Марково. — Заведующий складом швырнул шапку на прилавок: — Громов задумал провести ревизию складов. А что толку? У того же Чекмарева товаров как кот наплакал.
— У Чекмарева? — переспросил Михаил Сергеевич. — Кто это?
— Да приказчик в Марково, такой же, как и вы. — Заведующий достал кисет. — Знакомый, что ли? — он поднял глаза на Михаила Сергеевича.
— Был такой. Служили у Кунста вместе, — стараясь говорить как можно спокойнее, пояснил Мандриков. — А как звать его?
— Василий Михайлович, да едва ли это ваш сослуживец. Давно он здесь. — Заведующий складом был занят свертыванием папиросы и не заметил, как его ответ обрадовал Мандрикова. Михаил Сергеевич непринужденно сказал:
— Нет, не он, того звали Гаврилом. Жаль…
— Эх-ха, земля большая, разбредутся по ней люди, — философствовал, наслаждаясь табаком, заведующий. — И во веки веков не встретиться. А где уж тут, у нас…
Мандриков, поддакивая собеседнику, думал о том, как обрадует своих товарищей этой неожиданной новостью. Ведь до сих пор они не могли связаться с Чекмаревым.
За ужином Август Мартынович сообщил, что Громов сегодня снизил плату шахтерам еще на три доллара.
— Знают на копях об этом? — спросил Мандриков.
— Нет, — Берзин сидел, устало облокотившись о стол. — Шахтерам об этом сообщат только завтра.
— Нам надо предупредить их. — Мандриков посмотрел на Берзина, который тяжело дышал.
За последнее время Август чувствовал себя хуже, приступы кашля изводили его.
— На копи поеду я, — сказал Мандриков.
Берзин хотел возразить, но его предупредил Новиков:
— И тебе, Сергеич, и тебе, Август, пока еще рано на копях показываться. С шахтерами потолкую я, а потом и в путь-дорожку, к Чекмареву. Пусть колчаковцы догоняют.
Товарищи согласились с Новиковым. Мандриков посмотрел на часы. Скоро придет Фесенко. Он должен привести телеграфиста Титова, познакомить с ним. Игнат явился точно, он весело поздоровался, сверкнул зубами:
— По мне капитаны всегда хронометры сверяли.
За его спиной стоял Титов. Игнат познакомил с ним товарищей. В маленьком домике стало шумно. Игнат был доволен, что ему наконец удалось растормошить Титова. Тот приглядывался к друзьям Фесенко.
— Садись, товарищ Титов, — Мандриков пригласил телеграфиста к столу и налил ему кружку чая. — Согрейся.