Пламя над тундрой
Шрифт:
Ведя переучет товаров, оставшихся в складе, Михаил Сергеевич перебирал в уме события минувших дней. Ему и Берзину очень повезло, их приняли на службу новые колчаковские власти. Документы Берзина и Мандрикова не вызвали ни малейшего подозрения. Август Мартынович служит истопником в уездном управлении. Сейчас они знают почти все, что делается у Громова. Мандриков и его товарищи вначале были несколько удивлены этой доверчивостью колчаковцев. Август Мартынович усматривал в ней ловушку, но потом успокоился. Беспечность колчаковцев объяснялась очень просто. Они не допускали возможности появления в уезде большевиков, все
При мысли о шахтерах Мандриков почувствовал удовлетворение. Ни он, ни Берзин, да и товарищ Роман, пожалуй, не рассчитывали, что найдут здесь такую хорошо подготовленную почву для работы. Молодцы эти Бучек и Булат. Клещин свел их с Берзиным, а затем познакомил с Мандриковым. При воспоминании о первой с ними встрече Михаил Сергеевич невольно улыбнулся. Шахтеры, несмотря на то, что были хорошо осведомлены Клещиным, отказались прийти к нему на квартиру, опасаясь провокации, — и встреча состоялась на берегу лимана в сумерки. Они как следует даже не разглядели друг друга, а лишь объяснившись осторожными разведочными фразами, разошлись, уговорившись о новой встрече сегодня. Должен прийти моторист Фесенко с радиостанции и учитель Куркутский. На учителя Мандриков возлагал большие надежды: «Через него мы сможем говорить с чукчами. Вот такой, как этот юноша Оттыргин, скорее поверит человеку из своего племени и говорящему на его родном языке, чем неизвестному, недавно приехавшему русскому. Кто его знает, будет он правду говорить или нет, друг он тебе или нет. А эти охотники, рыбаки-чукчи, видно, очень доверчивы, наивны. Как быстро Оттыргин забыл свою обиду и страх и был благодарен Чернец за ее подарок».
При воспоминании о Елене Дмитриевне Михаил Сергеевич почувствовал легкое волнение и усмехнулся: «Понравилась молодая купчиха. Не за этим ты сюда послан». Но перед его глазами стояло разрумяненное лицо Чернец, ее зеленоватые глаза под рыжеватыми бровями, медно-красноватые волосы, выглядывавшие из-под собольей шапочки.
Скрип двери отвлек его. Посыльный из управления сказал:
— Господин Громов срочно требует заведующего складом.
— Заканчивайте тут без меня, — сказал тот и вышел, оставив Мандрикова наедине со своими мыслями.
…Бирич вошел в уездное управление с хорошим настроением. Он увидел нового истопника, худощавого молодого человека с землисто-желтым цветом лица. Это был Август Берзин. Он подкладывал уголь в топку одной из печей. «И чего я из-за таких расстраивался», — подумал Бирич и, безразличным взглядом скользнув по наклонившемуся к ведру с углем Берзину, вошел в приемную Громова. У окна стоял Тренев. При виде Бирича его глаза злорадно блеснули. Сегодня Тренев решил выложить перед Громовым все свои карты.
«Пойду ва-банк», — решил он. Рано утром пришел в управление, чтобы попасть к Громову первым, но его все же опередил Учватов, который вот уже больше часа не выходит из кабинета Громова. Туда же были приглашены секретарь управления Толстихин и начальник милиции Струков. Тренев терзался: «О чем они говорят? Раз там Учватов, значит, какая-то важная новость получена из Владивостока или Петропавловска, — подумал Тренев. У него кольнуло в сердце. — Может быть новая смена правительства? Впрочем, едва ли. Адмирал Колчак крепко держится». Тренев перестал ломать голову над
В разгар этих радужных мечтаний Тренева и вошел Бирич. Старый коммерсант небрежно кивнул Треневу и открыл дверь кабинета Громова. В тот же момент раздался голос управляющего:
— Как кстати, дорогой Павел Георгиевич, очень вы нам нужны…
Дверь захлопнулась. Тренев больше не слышал ни слова. От злобы у него нервным тиком задергалось левое веко. Дважды Тренев пытался войти в кабинет Громова, но дважды его просили подождать, а Бирича встречают с распростертыми объятиями. «Ну, ничего. Недолго ему в безгрешных ходить», — Тренев упивался своей будущей местью.
Все присутствовавшие в кабинете Громова приветливо поздоровались с Биричем, пожимали руку с уважением и крепко, как старому знакомому. Павел Георгиевич не спеша снял малахай и бросил незаметно из-под лохматых бровей изучающий взгляд на колчаковцев. Громов нервно прохаживался по кабинету. Лицо его было встревоженным. Толстихин, казалось, дремал в широком деревянном кресле, а Струков сидел на диване, заложив ногу за ногу, и сосредоточенно курил. Учватов стоял у печки, и его лицо лоснилось потом.
— Вот прошу, познакомьтесь. — Громов взял со стола знакомую Биричу радиограмму и подал ему, быстро проделав навстречу несколько шагов. — Что вы скажете, Павел Георгиевич? Для меня ваше мнение очень ценно. Вы, можно сказать, абориген этих мест.
Бирич, как бы впервые, внимательно перечитал радиограмму и с невозмутимым видом вернул ее Громову.
— Этого следовало ожидать, — Бирич говорил неторопливо, спокойно, хотя внутри все у него пело от радости: «Теперь вы, господин Громов, в наших руках. Будете прыгать, как мы захотим».
— Так что же делать? — в голосе Громова зазвучали нотки растерянности, и он, заглянув в листок с колонкой цифр, лежавший на столе, продолжал: — Запасов продуктов на государственных складах едва хватит до нового года, и то, если…
— Продавать их ограниченно, — неожиданно сказал Толстихин. Он вскинул голову, и вид у него был такой, словно он только что проснулся.
— Я думаю, господа, — заговорил Бирич, — что положение не столь уж трудное, коммерсанты пойдут вам навстречу. Все наши запасы предоставим в ваше распоряжение, но, естественно, цены мы установим сами, в зависимости от конкуренции.
— Конечно, конечно, — торопливо согласился Громов. — На сколько повысится цена?
— На двадцать пять — тридцать процентов, — спокойно, как само собой разумеющееся, произнес Бирич. — Этот охотничий сезон обещает быть удачным, и некоторое повышение цен не отразится на положении жителей.
В кабинете стало тихо. Учватов, прикинув, какие барыши ждут Бирича, даже вспотел. Колчаковцы переглянулись, и Громов понял, что ему остается одно — принять предложение Бирича, иначе коммерсанты могут придержать товары, и тогда в уезде создастся угроза голода, а это вызовет волнения и беспорядки. А Громову так не хотелось беспокойства.