План битвы

Ромов Дмитрий

— Слушай! — вдруг восклицает Валя и надолго замолкает.

— Валя, я тебя слушаю, ау, ты где? Возвращайся на землю!

— А давай…

— Ну?

— А давай мы её в Высшую школу комсомола отправим при ЦК ВЛКСМ. Там из-за Олимпиады сдвинули вступительные. Обком меня долбит, чтобы я человека предложила, а я это дело профукала, честно говоря. Там нужно будет направление оформить от обкома, но они сами же заинтересованы. Снежинский как раз этим занимается.

Я кашляю…

— Что?

—

Может выйдет, а может и нет. Снежинский вроде как интерес проявляет к этой девице. А вообще мудак он, так что если подумает, что за этим я стою, может из принципа упереться.

— Ну, гадать не будем, давай пробовать. Если упрётся, у меня есть рычаг, как на него надавить.

— Серьёзно? И ты молчала? Давай этим рычагом раздавим его, как таракана.

— Нет, мой юный друг, тогда мы из него уже не сможем извлекать пользу, — назидательно отвечает Валя и поднимает указательный палец.

— И вреда, в то же время, не будет.

— Так, давай, действуй, а не фантазируй. Надо ещё чтобы абитуриентка твоя не отказалась.

И я начинаю действовать. Звоню к себе в комитет и прошу Галю Алёшину вызвать Курганову, а сам выбегаю из райкома, впрыгиваю в машину и мчусь на фабрику. Влетаю в комитет и вижу нервничающую Настю Курганову.

— Ты чего, Настя? — спрашиваю я. — У тебя всё нормально?

— Не знаю, тебе виднее, — пожимает она плечами. — Я ведь всё поняла, ошибки учла на будущее. То, что Снежинский тут…

— Насть, — округляю я глаза. — Ты чего? Я тебя не для того, чтобы песочить и прорабатывать позвал. Я ведь сразу тебе сказал, ты молодец, настоящая неравнодушная комсомолка. То, что тут Снежинский буробит, это другая история, и к тебе она не имеет отношения. В общем, расслабься, а то у меня такое чувство, будто ты наказания ждёшь.

— Ну, а за что меня хвалить? Тень навела на родное предприятие, опозорила коллектив. Знаешь, как я сама себя ругаю за это…

— Так, что за ерунда! Не ошибается только тот, кто ничего не делает. А ты молодец. И вообще, привет, между прочим.

— Привет, — растерянно отвечает она.

— Короче, вот почему я тебя позвал. У тебя же высшего образования нет?

— Нет, — смущённо отвечает Настя и заливается краской. — Я на заочное собираюсь поступать…

— Послушай, я сейчас разговаривал с Куренковой и она хочет предложить твою кандидатуру обкому для направления в Высшую комсомольскую школу при ЦК ВЛКСМ. Представляешь? Это ведь огромная честь и для тебя, и для нашей фабрики. Я тобой горжусь, честное слово!

— Что? — недоумённо хлопает она глазами.

— Но там, — не даю я ей возможности опомниться, — нужно сдать вступительные экзамены. Они несложные, вроде русский, литература и иняз. Всё устно. Ну, что?

— А когда?

— В ближайшие дни, чуть ли не завтра. Там вступительные скоро начнутся, надо ехать.

— Так я подготовиться не успею…

— Успеешь! — убеждаю её я. — Ещё как успеешь. Ну, так как? Просто скажи «да» и всё. Ну?

— Не знаю…

— Блин, ты что! Это ведь такой шанс! Не поступишь — не беда, вернёшься обратно. Но об этом даже не думай, я не сомневаюсь, у тебя получится!

— Настя, ты что, ещё думаешь? — подключается мой заместитель в должности второго секретаря Галя Алёшина. — Соглашайся, такой шанс раз в жизни представляется.

И Настя соглашается, а я едва сдерживаюсь, чтобы её не расцеловать. Звонит Куренкова и разговаривает с совершенно обалдевшей от свалившегося на неё нежданного счастья Кургановой. Ехать надо послезавтра, два с половиной дня на поезде, заодно можно и русский с литературой подучить.

— За два дня? — в ужасе спрашивает Настя. — Я же два года, как школу закончила.

— Не страшно, это, как на велосипеде ездить. Один раз научился и всю жизнь помнишь.

Выдохнув, иду к директору и даю команду готовиться к запуску джинсов через два дня. Швеи, участвующие в проекте проинструктированы, все они возрастные, суровые и жаждущие увеличения заработка.

Разобравшись с этими вопросами, звоню Большаку напомнить об организации охоты и посещения старца. Пока ехали из аэропорта мы об этом поговорили, но я не сказал, что это уже очень скоро надо будет. Он меня выслушивает, обещает заняться и просит зайти, потому что хочет о чём-то рассказать. Я обещаю зайти после встречи с Куренковым и сразу отправляюсь на эту самую встречу.

Уфф… одни сходки, одни стрелки, одни разговоры… Беру директорскую машину и еду в кафе. Роман уже трескает мороженое и пьёт коньяк, дожидаясь меня. Вечер, имеет право расслабиться.

Народ подтягивается, становится гораздо более шумно, чем днём и, соответственно, более весело. Звякают ложечки о металлические вазочки, раздаются возбуждённые голоса, из динамиков льются сладкие мелодии «Аббы» и «Бони М».

Юноши распушают хвосты, пытаясь произвести впечатление на девушек, а девушки стреляют глазками и пьяненько похохатывают. Воздух искрит от редко и трудно реализуемой чувственности под гнётом общественной морали.

Но всё же жизнь советской молодёжи течёт весело, хоть и более целомудренно, чем в будущем, во времена моей дочери, например, но зато более душевно. Это уж точно.

Перед Куренковым на столе лежит конверт. Я сажусь за столик напротив и протягиваю руку для рукопожатия.

— Ну, здорово, Егор всесоюзного значения.

— Вы что, Роман Александрович! Всесоюзного значения у нас только пенсионеры могут быть, ну и здравницы ещё.

— И вот ещё некоторые Егоры. Тебе письмо от Злобина, кстати.