План битвы
Шрифт:
Я сжимаю её в своих объятиях и нежно целую, а потом мы лежим, прижавшись друг к другу до самого рассвета. А когда небо начинает розоветь, я тихо выскальзываю из палаты, оставляя свою боевую подругу, спасшую мне жизнь, мирно и счастливо сопеть и наслаждаться снами о нашем прекрасном и безоблачном будущем.
Перед тем, как вернуться домой, я пробираюсь в палату к Татьяне, коррумпировав и очаровав пожилую медсестру. Таня тянет ко мне руку и глаза её начинают блестеть от слёз. Вот такой период в жизни, одни слёзы
— Спасибо, — хрипит она.
Ну вот дура же, а жалко.
— Тише, Танюша, тише. Тебе нельзя говорить. Всё хорошо, всё уже позади. Урод этот в тюрьме и теперь вряд ли выйдет. Так что ничего не бойся. Ты молодец, что мне позвонила.
Надо было в милицию, конечно, звонить, ну, хотя бы так. Хотя бы с Киргизом вопрос решился и теперь можно жить спокойно, хоть и в рамках парадигмы «и вечный бой, покой нам только снится».
Я даю Тане инструкции, что говорить, а что не говорить, включая прописку и место работы. Она закрывает глаза, показывая согласие и понимание важности сказанного мной.
Домой я прихожу рано, родители ещё спят, а Радж, благодаря врождённому чувству такта, не устраивает дикий лай, а лишь глубоко и хрипло дышит, сонно виляя хвостом.
Прогулка, лёгкий вариант растяжки под жизнеутверждающие утренние радионовости, душ и вот перед вами человек полный сил и энергии.
— Ты во сколько вчера заявился? — недовольно спрашивает мама, заставая меня готовящим завтрак.
— Производственное совещание затянулось, — развожу я руками. — Берём повышенные обязательства.
— Врунище ты, Егор, — качает головой мама. — И в кого такой? Мы с отцом в жизни не лукавили никогда.
Правда что ли? Я даже не сдерживаюсь и коротко всхохатываю.
— Что ещё? — хмурится мама.
— Ничего. Сегодня мы с Платонычем на охоту уезжаем.
— Куда? С ума сошёл? Андрей, нет ну ты сделай уже что-нибудь с сыном своим.
— Что? — хмурится отец, заходя на кухню.
— На охоту собрался.
— Мне талон на фабрике дали, — меняю я тему.
— Какой ещё талон? Но отстрел лосей?
— Нет, — улыбаюсь я. — На румынскую стенку.
— Ты что! — всплёскивает руками мама, сразу забывая про охоту. — Это ж сколько денег надо!
— Я уже его отоварил, в кредит, естественно. Ничего, выплачу. Я же зарплату получаю. Так что завтра привезут, надо, чтобы после обеда кто-то дома был. И я на машину записался. У нас там оказывается снабжение ничего так. Но, для руководства только, сами понимаете, так что особо не распространяйтесь, пожалуйста.
Мама ахает:
— Вот значит, что за совещание у тебя ночью было, да?
— Нет, мам. Там другое. Правда, другое.
— А на какую машину? — спрашивает отец.
— Ну, я бы хотел «шестёрку», но это знаешь, что дадут, не мы выбираем, а нас выбирают.
— И на сколько лет очередь?
— Так в том-то и дело, что не лет, а месяцев. Да здравствует ленинский коммунистический союз молодёжи, ура товарищи!
— Ура! Ура! Ура! — коротко и негромко
«Я люблю тебя, жизнь и надеюсь, что это взаимно», — тёплым бархатным голосом Юрия Гуляева напевает радио, заряжая позитивом на предстоящий день.
— Там ещё такое дело, мне-то восемнадцати нет, так что на тебя, пап, запишем.
— Посмотрим, — хмыкает он. — Когда очередь дойдёт, тебе, возможно уже сто восемнадцать исполнится.
Папа у меня оптимист с богатым жизненным опытом. Как любой пессимист.
В семь утра я звоню Платонычу, пока он куда-нибудь не убежал. В одиннадцать мы с ним должны выезжать в Новосибирск, так что времени не слишком много.
— Привет, Егор, — говорит он. — Я тебе звонил вечером несколько раз, но тебя не было. Всё нормально?
— Ну, типа да, расскажу по дороге. На самом деле, произошло кое-что интересное.
— Ладно, расскажешь. Так, смотри, по Андрюше. Я вчера поднял всех на свете. Не знаю, ты-то разговаривал с кем-нибудь по этому вопросу?
— Нет, я вчера только с полицией разговаривал. С милицией, то есть.
— Всё хорошо, надеюсь? — настораживается дядя Юра.
— Да, нормально уже.
— Ладно. Смотри, значит ситуация такая. Его из Берёзовского перевезли сюда, в город. Сначала решили в Междуреченск, за пятьсот километров, но я задействовал все рычаги и его сюда оперативно перекинули. Тут он в распределительном центре будет до конца месяца и у нас все шансы перевести его в какое-нибудь нормальное место, может, даже в его же интернат. Ну, об этом пока рано говорить. Мне вчера даже удалось у него побывать. Устроился он нормально, ребята все младшие, никто, естественно, не обижает, условия хорошие. Он тебе привет передал и попросил, чтобы ты Юле позвонил и ей тоже передал его привет, ну и сказал, что он здесь. Что за Юля хоть?
— Хорошая девочка, хотя и красотка. В моей школе учится.
— Ну, ладно. В общем, всё нормально, все, кому надо знают, что мальчик на личном контроле первого секретаря горкома, так что всё в порядке. Вернёмся с охоты, попробуем ещё раз к нему пробиться. А теперь я убегаю, у меня ещё, как ты говоришь, хренова туча дел. В одиннадцать за тобой заеду, будь готов.
— Всегда готов, — хмыкаю я.
— Молодец.
— Стенку-то завтра точно привезут? А то я маму на ожидание зарядил.
— Должны привезти, сказали же.
Повесив трубку, я не отхожу от телефона, потому что мне предстоит неприятный звонок, и делать мне его совсем не хочется. Но сколько время не тяни, а решать придётся. Я снимаю трубку и звоню Цвету.
— А я думал всё, не позвонишь уже.
— Уже знаешь? — спрашиваю я.
— Знаю. Все знают. Новости быстро разлетаются. Когда побазарим?
— Давай сейчас, а то я в одиннадцать уеду на несколько дней.
— Я б на твоём месте вообще растворился как сахар в стакане. Ладно подъеду, подходи к восьми в «Цыплята табака» там перетрём.