Планета откровений
Шрифт:
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Вацлав, походя к нему. — Что с Германом?
Опустился на корточки рядом с Гаврилой, и начал помогать ему. Вдвоём они быстро очистили от цветов холмик, где должен был находиться Герман. И уставились на пустое место. Через пару секунд Гаврила, сглотнув, вызвал по шлемофону Святозара.
— Хьюстон, у нас проблемы, — сказал он.
***
— Замечательно, — Святозар мельком осмотрел поляну. Цветов на ней не осталось — земляне в поисках своего товарища почти полностью повыдергали и повытоптали всю местную флору. — И какие есть предположения?
Вопрос был скорее риторическим. Датчики скафандра Германа не работали, маячок, при помощи которого космонавта могли найти на расстоянии в несколько световых лет и которому были не страшны ни жерло вулкана, ни безвоздушное пространство, тоже
— Данные камер скафандров показывают, что никакого движения в районе предположительного исчезновения Германа зафиксировано не было, — отрапортовал Семён.
— То есть Герман никуда под покровом этих чёртовых цветов не уполз, ты это хочешь сказать? — спросил первый помощник.
— Или то, что его оттуда никто не утащил, — пожал плечами Семён.
В модуле остался только Борис, продолжающий сражаться с изобретением непризнанного гения, и Дмитрий, готовый к ссылке на корабль. Остальные прибыли на зов о помощи где-то спустя минут сорок. За это время Гаврила и Вацлав успели обойти всю полянку по периметру раз этак сто, правда, не удаляясь от неё далеко и постоянно держа место исчезновения Германа в поле видимости одного из объективов камеры своего скафандра. Так, на всякий случай. А то вдруг Герман появится таким же образом, как и исчез? Но чуда не случилось. И прибывшая на подмогу команда, так же безрезультатно прочесав всё вокруг, стояла теперь на поляне, и надежду постепенно вытесняла неуверенность и даже где-то местами страх. Страх перед неизвестным. Звёздоплаватели были людьми отнюдь не робкими, и совсем не трусливыми, и за время работы в Космофлоте многим из них доводилось видеть смерть товарищей, но всякий раз эта смерть приходила в известном обличии — шальной метеорит, внезапно вырвавшийся из-под ног лавовый поток, или какой-нибудь излишне удачливый хищник на поверхности исследуемой планеты. А здесь была неизвестность. Герман Краузе просто растворился в пространстве, не оставив после себя никаких следов, ни единого намёка на то, что с ним могло произойти. И это действительно было страшно.
— Возвращаемся, — сказал наконец Святозар.
Гаврила вскинулся:
— Как?! Но ведь мы не нашли его!
— И какова вероятность того, что найдём? — угрюмо спросил его первый помощник. Остальные подавленно молчали. — Пойми, мы не можем торчать здесь бесконечно, — он постарался смягчить тон. — Здесь остаются камеры, этот участок патрулируют три зонда. Если что-то изменится, мы об этом сразу узнаем.
— Мы сделали всё, что могли, — поддержал его Пётр.
Судовой врач вздохнул, но ничего не ответил. Он и сам понимал бессмысленность дальнейших поисков.
— Знаете, — вдруг сказал Семён. Ему в голову пришла замечательная идея, и он, чтобы не упустить мысль, поспешил поделиться ею с остальными. — Знаете, мне кажется что прибор, который монтирует сейчас Борис, может помочь нам найти Германа — если он ещё жив, разумеется, в чём лично я, почему-то, вполне себе уверен. Этот апгрейд, который на датчике Ковальски — он ведь показывает ЛЮБОЙ разум, находящийся поблизости, правильно?
***
Сначала Герман просто лежал, бессмысленно таращась в зеленоватое небо этой удивительной планеты. Пару раз он просто стряхивал с обзорного стекла стебли самых настойчивых цветов, старающихся укрыть его с головой, потом мысленно плюнул и включил вакуумный обдув шлема. Сразу стало лучше видно. Смотреть, правда, было особо не на что, на небе не было ни облачка, даже никакая летучая тварь — и та не решилась испортить хризолитовую поверхность. Поэтому Герман закрыл глаза, и погрузился в медитативный транс. Ему нравилось медитировать, эту психоэнергетическую практику он на заре своей жизни вычитал в старинных буддистских книгах — самих буддистов на Земле и её окрестностях не осталось, и приходилось осваивать всё самому. Он после каждого возвращения из полёта обычно
В семье Германа главенствующей религией было язычество. Один, Локи, Рагнарёк… С самого раннего детства он носил на шее молот Тора, с удовольствием ездил с родителями на Октоберфест, оставлял небольшие подношения на алтарях, разбросанных по местности рядом с домом. Дом семьи Краузе стоял во фьорде, и вокруг на многие десятки километров не было ни души. Уходившему на прогулки мальчику всегда нравилось это суровое северное безмолвие, нарушаемое лишь отдаленным ревом океана да криками птиц. Он часто выходил на скалы и сидел там, вглядываясь в кажущуюся бесконечной голубую даль. И там, в этой дали, электрическими прочерками на темном небе виднелись два орбитальных лифта. Единственное напоминание о том, какой век был сейчас на дворе. И эти лифты, а главное — то, что было с ними связанно, прочно закрепилось в сознании маленького Германа, дало в нём обильные ростки, и со временем стало тем, к чему он продолжал стремиться и по сей день. Стало Космосом. И когда, уже в подростковом возрасте, Герман познакомился с буддизмом, тот очень гармонично лег поверх всех его юношеских стремлений и мечтаний, растворив в себе скандинавских богов. И остался с ним навсегда.
И сейчас, лежа среди прекрасных хищных цветов очень далёкой планеты, Герман получал истинное наслаждение от жизни. Чувствовал гармонию своей судьбы и не переставал говорить Вселенной «спасибо».
А потом он внезапно почувствовал аромат цветов. Неземной, удивительный, не похожий ни на что доселе встреченное им, запах мягко проник в сознание, смешавшись с медитативным потоком всемирной энергии. И Герман, совершенно неожиданно для себя, не заметил, как уснул.
***
— Конечно можно! — кивнул Ефим с экрана коммуникатора. — Просто поменять немного настройки, и датчик будет показывать и человеческий разум тоже. Ничего сложного. Я сейчас напишу основной алгоритм, а Борис, я надеюсь, сможет обновить программное обеспечение. Сможешь ведь?
— Гхм! — прокашлялся Борис. В последнее время общение с Ефимом давалось ему с большим трудом. — Смогу, Фима, смогу. Уж это-то я смогу…
— Ну вот, я и не сомневался в этом, — милостиво подытожил Ефим. — Товарищ первый помощник, что-нибудь ещё от меня требуется?
Святозар покачал головой.
— Спасибо, Ефим. Нет, ничего больше не нужно.
— Тогда разрешите, я начну, — сказал Ефим и, не дожидаясь этого самого разрешения, исчез с экрана.
Святозар лишь снова покачал головой, и тяжело вздохнул. Сейчас надежда было только на гений этого довольно странного человека, и приходилось закрывать глаза на некоторое нарушение субординации. Ничего, сейчас главное — результат. И пока есть хотя бы небольшая надежда на то, что они могут найти пропавшего, надо не останавливаться и делать всё, что может в этом помочь. Он обернулся к выжидающе смотрящим на него людям. Развел руками.
— Ну, вы всё сами слышали, — сказал он. — Теперь остаётся только ждать, когда Ефим пришлёт доработку к программе. Борис, ты уже закончил монтаж?
— Да, закончил, — отозвался механик, нервно почёсывая плечо. — Может быть, пока включим? Посмотрим, как он работает?
— Хочешь сказать, что ты его пока не включал? — удивлённо поднял брови Святозар.
— Нууу, да, — закончив чесать плечо, Борис переключился колено. — Как-то не до того было.
— Ты чего чешешься? — подозрительно спросил на механика судовой врач.
— Чешется, — Борис посмотрел на него, как на идиота, — вот и чешусь.
— Пойдём-ка, — решительно сказал ему Гаврила, поднимаясь с диванчика. — Проверим, чего у тебя там.
И озабоченно посмотрел на Святозара. Тот незаметно кивнул ему, и отправил в личный чат разрешение на госпитализацию. Во избежание. Показания индивидуального медбраслета не были доступны для просмотра, в отличие от медицинских датчиков в скафандре, поэтому лучше было проверить всё, не дожидаясь, пока данные будут обработаны бортовым компьютером. Особенно это актуально было сейчас, когда вокруг происходили необъяснимые пока вещи. Бережёного, как говориться, Бог бережёт.