Пластуны. Золото плавней
Шрифт:
Действительная служба казаков, походы и войны надолго отрывали казака от дома. В отсутствие мужа женщина вела сама хозяйство, обрабатывала пай, поддерживала дом и воспитывала детей.
Хотя главой семьи всегда считался отец, после его смерти все его права переходили к матери, если даже в доме жил старший сын с семьей. Таким образом, права женщины-казачки были достаточно широкими и сравнительно большими, чем права тех же российских крестьянок или хохлушек. Один из самых главных заветов казаков гласил: «Женщину-мать защищает круг».
И Катина, и Хабат быстро освоились и влились в станичную жизнь. Полюбили их и станичники. За кроткий, незлобный нрав. За трудолюбие. Отец Иосиф, станичный священник, сначала окрестил обеих по
Выросли и возмужали Осип да Иван. Сами семействами обзавелись. Дети уж взрослые совсем. У Осипа дивчина на выданье, Ивану бог троих казачат даровал. Так и живут не разлей вода, ближе, чем братья родные. Сгинули на войне деды их, Савелий и Мыкыта, похоронили их рядом на станичном кладбище. Почили в бозе и бабки Таисия с Христей. Рядом с мужьями своими упокоились. А Осип и Иван, традиции семейные соблюдая, еще и односумами стались. Да и гены, видимо, свое берут. Кровь в них черкесская течет. Характером спокойные, но если за правду, то здесь не подходи. Каждому мало не покажется. Хохлам носопырки вправляли не раз, когда гамсэлы елэгузить или мэнджувать пытались. Да и вояки оба добрые. Немало доставалось от них что туркам, что черкесам. К тому же язык басурманский знали. Балакали, как на ридной кубанской балакачке. Поэтому и выбрал их Билый для этого задания. Окромя их никто бы не справился.
Мало язык знать, нужно жилку иметь особую, чтобы ты для абрека за своего прошел. Товарчии, хоть и нейтральные – мирные горцы, но все же черкесы. Были в Осипе да Иване и жилка и чуйка, да и ликом оба были под стать черкесам.
Оба с бритыми головами, заросшие бородами по самые папахи. Глаза на тюркский разрез. Осип черноволосый, а у Ивана цвет бороды темно-рыжий. Если не знаешь, то и не отличишь их от варнаков.
Спустились ниже по склону Осип с Иваном, аккурат меж валунами огромными, в три человеческих роста, проход образовался. Остановились без звука. Осип воздух втянул ноздрями. Дал знак «там отара, дымом пахнет». Иван согласно кивнул головой.
– С Богом! – шепнул он Осипу.
Оба выпрямились и не торопясь, слегка вальяжной походкой направились туда, где среди высоких, сочных трав паслась отара овец. Пастухи, а их было трое, готовились к вечерней трапезе. В походном очаге, сложенном из камней, бойко горел костер, потрескивая сухими полешками и кизяком. На камнях стоял небольшой казан, накрытый капкачем. Судя по запаху, шедшему от него, товарчии готовили шурпу из баранины.
Навстречу Осипу и Ивану с недовольным рыканием выбежали три громадные кавказские овчарки. Казаки не испугались, чем вызвали уважение у четвероногих помощников пастухов. Каждая из этих собак запросто могла задавить большого волка, но, почуяв, что незнакомцы их не боятся, овчарки успокоились и вновь вернулись к своим хозяевам.
– Ассаламу алийкум, хьомсара! [68] – приложив правую руку к сердцу, начал разговор Осип, подойдя к пастухам. Иван слегка наклонил голову, также положив правую руку на сердце.
– Алийкуму ассалам! – ответили пастухи хором.
– Муха ю хьан могушалла? [69] – продолжил Осип.
– Дална бу хастам! Дика ду [70] – ответил старший из пастухов.
– Муха бу мун цъернаш? [71] – сказал Осип.
68
Ассаламу алийкум, хьомсара – Добрый день, уважаемые (чеч.).
69
Муха ю хьан могушалла? – Как ваше здоровье? (чеч.)
70
Дална бу хастам! Дика ду – Слава Всевышнему! Хорошо (чеч.).
71
Муха бу мун цъернаш? – Как у вас дома? (чеч.)
– Баркалла. Дика ду [72] , – ответил тот же пастух.
Глава 6
Крепостица: окончание
Куст молодило шапкой завис в расщелине над головой, и Пашка замер на отвесной стене, позволив себе отдых. Пот каплями стекал по всему телу, заливал глаза, замокрил волосы, увлажнил тело, и теперь ветер холодил разгоряченную кожу. Винтовка пудом свисала со спины и тянула назад. Из-под перекрещенных ремней полыхало жаром и пекло огнем.
72
Баркалла. Дика ду – Спасибо. Хорошо (чеч.).
Кочубей гнал прочь тяжелые мысли, стараясь отвлечься и отдышаться. Долгие секунды, показалось – вечность, вспоминал, как старики называют каменную розу. Розово-бордовые цветки колыхались в медленном такте, прогибаясь под порывами ветра, и смотрели экзотическими головками на невесть откуда появившегося скалолаза с немым упреком, осуждая за нарушение покоя и безмятежности.
– Ну уж, простите меня, – прошептал Пашка, прижимаясь горячим лбом к холодному камню, – сейчас отдохну и дальше поползу, вас не задев.
Сама мысль потревожить такую красоту на фоне скальной стены показалась кощунственной. Сколько усилий надо было предпринять природе, чтобы вдохнуть в расщелину жизнь, теперь предстояло просто обогнуть красивый куст, и, как в благодарность, в мозгу всплыло название: вечно живой.
– Поди ты, – пробормотал Пашка, и подумалось: «Никак род оберегает, раз дает подсказку». Казак начал ползти по стене, цепляясь за камни, решив обогнуть кустарник справа. «А что скажет род про любовь мою к доброй дивчине Маруське?»
Ноги соскользнули с уступа, кроша выемку в поток мелкого камня, и Кочубей завис в воздухе, держась на одних пальцах и прижимаясь всем телом к гладкой стене. Носок в чуни заскользил вверх и вниз, пытаясь найти опору, но никак не хотел цепляться ни за какую выемку. Пашка глянул над собой, быстро оценивая свои шансы, и закарабкался вверх, подтягиваясь на пальцах. Сил оставалось не много, как раз на такой отчаянный рывок. Сердце бешено заколотилось. В голове стали проноситься знакомые образы близких: суровый, никогда не улыбавшийся отец, сгинувший в одном из походов; мать, украдкой вытирающая слезы на морщинистом лице; сестры и братья; улыбающаяся жизнерадостная Маруся – угораздило же влюбиться в батрачку. Что станишные скажут? Как пить дать выпорют при всей станице на Майдане. Испокон веков запрет был на иногородних жениться. Да видимо, супротив природы не двинешь. Сильнее она законов человеческих.