Плата за жизнь
Шрифт:
— Михаил.
— Миша, значит, и лет тебе примерно двадцать, ты уже посетил «зону», знаешь, что нары не стелют коврами, баланда — не ресторанный харч, отличаешь штыковую лопату от совковой. Считай, Миша, ты парень образованный.
Вода в кастрюльке закипела, Гуров бросил в нее шесть сосисок и снял с плиты чайник.
— Теперь разреши представиться: зовут меня Лев Иванович, полковник, старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска России. Служу я в розыске больше лет, чем ты, Миша, живешь, так что силы наши неравные. Получается, ты со своей шпаной
Гуров умышленно назвал свою должность полностью: надо, чтобы парень начал созревать, склонить его к полному признанию будет очень непросто, но совершенно необходимо. В той неразберихе неуловимых киллеров, пьяных депутатов, капризных красавиц, которая сейчас окружала Гурова, этот молодой претендент в убийцы был единственным понятным, давно знакомым сыщику человеком. Кончик знакомой веревочки, ведущей к знакомому клубочку.
Гуров раскладывал сосиски, смотрел на пытавшегося его убить парня чуть ли не с любовью и ностальгией по временам, когда был молод, люди и воровали, и убивали, но все происходило иначе, чем сегодня.
Он вспомнил свое первое крупное дело — задержание убийцы Крошина. Он создал миф о сверхчеловеке, где отвел себе роль главного героя. Тогда двадцатидвухлетнему оперу Гурову и размах преступника, и совершенное им, в конце концов, убийство казалось делом исключительным и в действительности потрясшим небольшой провинциальный город. А кто был Крошин? Валютчик, собравший энное количество долларов. Сегодня прилюдно проигрывают большие суммы в казино. Он содержал молоденькую любовницу и двух дебилов-охранников, которые бежали при виде участкового. Крошин убил в запальчивости, ударил обидчика попавшимся под руку предметом — подковой, дело происходило на конюшне.
Сегодня, двадцать с лишним лет спустя, о серьезных преступниках не стоит и говорить: такой вот мальчишка готов убить полковника милиции. Сумели бы сбить с ног ударом цепи, добивали бы ногами, тыкали ножом, возможно, отрезали бы ухо — как доказательство, что задание выполнено.
«Странно, нет ненависти. Я стал верующим и всепрощенцем?» — удивлялся Гуров, ставя перед парнем тарелку с сосисками и чашку с чаем, вслух спросил:
— Сколько тебе обещали заплатить? — Он протянул бутылку кетчупа, вилку и нож.
— За что заплатить? — Михаил насупился, знакомо изображая недоразвитого. — А ведь теперь, начальник, ты мне ничего не докажешь, даже хулиганку не пришьешь.
В дверь позвонили. Гуров ловко пристегнул наручником кисть парня к ножке стола, пояснил:
— Мебель жалко, — прошел в прихожую, заглянул в «глазок» и впустил Крячко.
Взяв из письменного стола все необходимые приспособления для снятия отпечатков пальцев, Гуров с Крячко вернулся в кухню, кивнул на жующего гостя и сказал:
— Господин полковник, откатайте индивидууму пальцы, смотайтесь в контору и привезите его личное дело.
Крячко сдержал язвительное замечание, готовое уже сорваться с языка, лишь усмехнулся:
— Кажется, меня понизили в должности, — после чего ловко снял отпечатки и молча удалился.
— Через час я буду знать о тебе все, а пока, Михаил, не трать время, не трепи нервы и расскажи, кто тебя нанял, кто с тобой был и все остальное, — сказал равнодушно Гуров.
— За жратву спасибо,
— Здесь не курят, — ответил Гуров, закуривая, обошел «гостя», достал из холодильника бутылку водки, плеснул в стакан и выпил.
— Что же ты, начальник, желаешь из меня сучонка сделать, чтобы я скурвился и людей сдал, а сам такой неласковый? — Михаил даже укоризненно покачал головой.
Гурову стало скучно и противно, пропал азарт розыскника, который прочно держит конец нити и лишь дело техники — размотать клубок. Сыщик сел напротив парня, не способного без подсказки сложить два и два, долго молчал. Где взять злость, азарт и силы? Он представил, как лежит оглушенный, ему в тело втыкают нож, отрезают ухо или нос, он мучается от боли, пытается подняться и ему втыкают нож в горло. И седые менты, и прошедшие через кровь «авторитеты» поражаются бессмысленной жестокости малолеток. Он видел такие трупы.
Гуров поднял взгляд. Только что ухмылявшийся парень втянул голову в плечи, шарахнулся от стола и вместе со стулом упад.
— Нервный ты больно, — тихо сказал Гуров, выждал, пока вздрагивающий Михаил не усядется на место, и размеренно, с паузами, как преподаватели диктуют диктант, заговорил: — Я могу тебя отвезти на Петровку, а через трое суток выгнать. Тебя в лучшем случае зарежут, в худшем начнут пытать, что именно ты мне рассказал. Полковник, сыщик Гуров, в большом авторитете у твоих бугров. Никто тебе не поверит, что ты не сказал ни слова такому человеку. Ты сам знаешь, как будешь умирать. Годится?
Гуров вышел из-за стола, закурил, встал у потемневшего окна, смотрел на тусклую россыпь огней.
— Двадцать два, начальник, банкуй по новой, — после недолгой паузы прошептал парень.
— Я уже сказал, меня зовут Лев Иванович, обращайся ко мне по имени-отчеству и на «вы».
— Хорошо, Лев Иванович. — Парень поперхнулся, тяжело сглотнул. — Чашечку чая можно? Пожалуйста, Лев Иванович.
Гуров налил ему остывшего чая, закурить не дал и продолжал:
— Существует иной вариант. Никто не видел, как я тебя взял, ни в одном отделении твое задержание не зарегистрировано. Трое твоих дружков сбежали, один остался на асфальте в беспамятстве. Ты мог убежать, я тебя бросился догонять, но не догнал. Ты мог ранить меня ножом, менты, которые твоим верхам стучат, подтвердят, что полковник Гуров легко ранен, — я об этом позабочусь. Ты скажешь, что уводил меня от придурка, который валялся с цепью. Годится?
И вновь Гуров курил, смотрел на тусклые огоньки города, а преступник думал.
— Рембо — так зовут парня, что вы оглушили из газовика, — мог видеть, Лев Иванович…
— Что я тебя увел?
— Ну да, газ — дело неверное, может глушануть надолго, а может и нет…
— Верно, Миша, такое исключить нельзя. Значит, твоя версия: когда кореша тебя бросили и затопали по Калашному в сторону улицы Герцена, а Рембо валялся с цепью, ты, оглушенный, стоял на коленях. Мужик, то есть я, схватил тебя и поволок в сторону проспекта. Ты изловчился, ударил мужика ножом, но мужик не упал, а лишь отпустил тебя и закричал. Там посольство, у ворот мент, тебе выгоднее было бежать за дружками к Никитским, но ты сообразил, что наведешь мужика на Рембо, и рванул на проспект.