Платон, сын Аполлона

Домбровский Анатолий Иванович

Посвящение было окончено. Отныне Платон считался жрецом Осириса. Он мог остаться на всю жизнь при храме. Так бы и поступил, если бы был египтянином.

Чужестранцу разрешалось покинуть храм, вернуться на родину, чтобы основать там культ божества, в тайны которого посвящён, либо выполнить иную миссию, возложенную на него жрецами храма.

— Ты помнишь, о чём мы говорили, обсуждая вопрос о главном деле мудреца на земле? Мы говорили о том, что его главное дело заключается в способности положить прочные камни истины в основание государства, коим вечно станут править мудрецы и подвластные им правители. Такое государство угодно Богу, ибо в нём осуществляется Его замысел о совершенстве человеческого рода, что немыслимо без мудрости, любви, красоты, правосудия, знания, славы и бессмертия. Это твоя миссия, Платон. Учи и повелевай.

— Я знаю, —

продолжил Птанефер, провожая Платона к воротам храма, — что ты несёшь в своём заплечном сундуке свитки с сочинениями о том, как построить наилучшее государство. Мои слуги приносили втайне от тебя эти свитки, и я их читал. Не сердись, но храму принадлежит всё, что есть в тебе, в том числе и мысли. Мне нравятся твои идеи о путях обучения философии, о разделении общества на философов-правителей, стражей, земледельцев и ремесленников, о жёстких, но справедливых правилах жизни в этом обществе... Благодаря подобным законам Египет существует уже не одну тысячу лет. Ты хочешь такой же судьбы своему народу, это похвально. Ты тем более должен стремиться к этому, так как будущее чревато бедами и катастрофами. Азия двинется снова на нас, и восторжествует дух стяжательства и жестокости, если... — Птанефер обнял Платона. — Если мы не поставим на пути разрушений и бед Истину, Веру и Закон. Истина — для мудрецов, Вера — для воинов, Закон — для всех прочих. Так мы устоим перед Востоком, который гонит на нас орды алчных завоевателей. Прощай, Платон.

— Прощай, Птанефер. — Философ прижал к груди своего сильно постаревшего за эти годы наставника и добавил: — Встретимся.

— Может быть, — ответил Птанефер. — Может быть, — повторил он со вздохом, отстранившись от Платона, и вытер старческую слезу краем своего белого хитона. Он и сам уже стал белым. Даже смуглая кожа его выцвела и стала похожа на блеклый песок мёртвой пустыни Саккара. А ногти на худых руках светились словно прозрачные камешки.

Платон вышел за ворота и направился к пристани. Шёл девятый день Мехира, второго месяца разлива. Владыка света, как египтяне называют солнце, приближался к зениту, было жарко и влажно. Вопреки пословице, что своя ноша не тянет, окованный медью дорожный сундук за плечами сразу же показался Платону тяжёлым.

Философ с грустью подумал, что долгая жизнь в храме не прибавила ему ни здоровья, ни сил. А что он приобрёл? Убеждённость в том, что мир — не случайное и беспорядочное скопление видимых и невидимых предметов, не бездуховная свалка материи, но созданный по разумным и незыблемым законам великий организм, и совокупность этих законов именуется словом «жизнь». Она одна и есть Бог Мира, бессмертный, всесильный и всеведущий. Жизнь проявляется в тысячах форм, что изменчивы и преходящи, но сама она не имеет к смерти никакого отношения. Смерть противоположна не жизни, но форме, ибо означает бесформенность или разрушение формы.

Жизнь для смерти недоступна. Она вечна и бесконечна. Она — бог, она — свет, она — разум, она — благо, она — истина... И в ком утвердились, преобладая над всем бренным, свет, разум, благо, истина, любовь, красота, справедливость, тот бессмертен. Как бог? Или посланец бога, избранный им для великой миссии утверждения его воли на земле?

Платон опустил сундук на землю и присел, утирая пот. Вспомнил о Фриксе, с которым расстался в тот самый день, когда стал готовиться к вхождению в святилище Исиды. С той поры он не видел своего раба и ничего не знал о его судьбе. И хотя Фрике, прощаясь с Платоном, пообещал, что будет ждать хозяина в Гелиополе, глупо было надеяться, что он сдержит своё обещание. Прошли годы, и всякое могло случиться — судьба играет людьми, как ветер пушинкой. Нужда, болезни, злые люди, случайные и непредвиденные несчастья выбивают человека из колеи, обрывают избранный им путь. Для богатых, крепких, стойких, умных, знающих, прозорливых — судьба помощница, для прочих — враг. Первые — под защитой бота, вторые — покинуты им.

«Где теперь бедный Фрике»? — горестно вздохнул Платон и огляделся по сторонам, будто среди прохожих мог увидеть его. Раба он не увидел, но заметил лешона, старого жреца, ведавшего хозяйством храма гелиопольской Эннеады. Лешон был первым жрецом, с которым Платон встретился, впервые постучавшись в храмовые ворота. Тот тоже узнал Платона и радостно замахал руками, направляясь к нему.

— Ты не простился со мной, — упрекнул Платона лешон. — Ты так торопился на волю, — понимающе покивал он головой. — А я приготовил для тебя памятный подарок. Вот, бери. — И лешон протянул

Платону толстый рулон, обёрнутый льняной тканью. — Здесь то, что нельзя выносить из храма, но я переписал это своей рукой. Тебе на память.

— И что же здесь? — спросил Платон, принимая свёрток.

— Рассказ об истории Атлантиды и Книга Мёртвых, которую кладут под голову уходящим на Запад [68] . Эта книга была у тебя под головой, когда ты лежал в саркофаге Великой Пирамиды. Я не знаю, видел ли ты Великий Двор Двух Истин, где председательствует Уннефер-Осирис, произнёс ли ты перед ним оправдательные речи, — это тайна посвящения. Но ведь в этих речах, произносимых человеком после смерти, говорится о том, чего он не должен делать при жизни. Знать об этом следует не столько мёртвым, сколько живым.

68

...которую кладут под голову уходящим на Запад, — Уходящие на Запад — покойные, умершие.

— Да, это так, — согласился Платон. — Спасибо тебе, брат. — Он мог теперь так называть лешона, поскольку стал равным ему. — Принимаю твой бесценный подарок с благодарностью. Ты мне мил. Прощай.

Платон положил подаренные свитки в сундук и, простившись с лешоном, продолжил путь.

Да, он был очень благодарен за подарок. История Атлантиды, прекрасного острова и великого государства, погубленного богами за людские пороки, была столь поучительна для других народов, что им следовало узнать о ней. А Книгу Мёртвых он не только читал, но выучил наизусть те места из неё, что должен был сказать при встрече с Осирисом, богом Двух Истин — Жизни и Смерти. Платону не довелось их произнести, потому что не было ни смерти, ни встречи с Осирисом. Его посещали лишь видения, и он не владел собой. Но философ был готов произнести оправдательную речь и изрёк её без лукавства, потому что истинно был чист перед богом и людьми.

Платон шагал к пристани и говорил вполголоса:

— Я знаю тебя, Владыка Двух Истин, я знаю имена сорока двух богов, пребывающих здесь, на Великом Дворе. Они поджидают злодеев и пьют их кровь в день, когда те предстанут на суд твой. Я знаю вас, Владыки Справедливости. К вам прихожу, ради вас отринул несправедливость. Я не чинил зла людям, не нанёс ущерба скоту, не совершил греха в Месте истины. Я не грабил, не убавлял от меры веса, не коснулось имя моё слуха кормчего священной ладьи. Я не кощунствовал, не поднимал руку на слабого, не творил мерзкого пред богами, не угнетал раба перед лицом его господина, не был причиной недуга и слёз. Я не убивал и не приказывал убивать, не истощал припасы в храмах. Я не портил хлебы богов, не присваивал хлебы умерших. Я не совершал прелюбодеяния, не сквернословил, не отнимал молока из уст детей. Я не сгонял овец и коз с пастбищ их, не ловил в силки птицу и рыбу богов, не останавливал воду в пору её, не гасил жертвенного огня в час его. Я не пропускал дней мясных жертвоприношений, не чинил препятствий богу при его выходе. Я не лицемерил, не лгал, не ворчал попусту. Я не подслушивал, не пустословил, не угрожал и не гневался, но не был глух к правой речи. Я не был несносен, не подавал знаков в суде, не мужеложествовал. Я не был тороплив в сердце моём, не проявлял высокомерия, не клеветал на бога города моего. Я ЧИСТ, Я ЧИСТ, Я ЧИСТ! Чистота моя сродни непорочности великого феникса в Гераклеополе, ибо я ноздри Владыки Дыхания, что дарует жизнь всем египтянам в сей день полноты ока Хора в Гелиополе — во второй месяц зимы, в день последний, в присутствии Владыки этой земли. Да, я зрел полноту ока Хора в Гелиополе! Не случится со мной ничего дурного в этой стране, на Великом Дворе Двух Истин, ибо я знаю имена сорока двух богов, пребывающих в нём, спутников Великого Бога. Вот эти имена: Усех-Немтут, Хепет-Седежет, Денджи, Акшут, Нехехау, Рути, Ирти-Ем-Дес, Неби, Сед-Кесу, Уди-Несер, Керти, Хеджи-Ибеху, Унем-Сенф, Унем-Бесеку...

Он не назвал всех сорока двух богов, каждый из которых судит за один грех в Месте истины, и не потому, что забыл кого-то из них — за время пребывания в храме он повторял их имена тысячу раз, — а потому, что, спустившись к пристани, увидел сидящим на причальных мостках своего раба Фрикса.

— Фрике! — произнёс он громко вместо имени бога имя раба и, сбросив с плеч сундук, помчался к нему.

Раб обернулся, и лицо его заблестело от слёз.

Они обнялись, как обнимаются друзья или братья.