Платон, сын Аполлона
Шрифт:
— Значит, это было здесь, — произнёс он со вздохом, оглядывая печальные развалины. — Здесь неразвитые души согрешили против разума, совершив тягчайшее преступление.
Архит и Платон знали, о чём заговорил Дион. Это преступление было ужасным. Враги Пифагора, — а высокие натуры всегда вызывают раздражение у людей посредственных, коих в мире большинство, — заперли математика и его сорок сторонников в доме, обложили сухим хворостом и подожгли. Пифагор и его ученики погибли в огне.
— Но мы живы, — сказал Архит. — А значит, жива надежда, что цель учителя будет достигнута. Ведь мы знаем, как это сделать. Не правда ли? — обратился Архит к Платону.
— Да, — ответил Платон. — Колодец, из которого черпал свои знания Пифагор, не иссяк. Да и ключ к этому колодцу,
— Больше всего мне хотелось бы раздобыть ключ от той двери, — сказал Дион, — за которой спрятан план наилучшего устройства государства и общества. Вот что мне недавно открылось: человек не может стать человеком вне общества, он существо коллективное, только в обществе он может достичь совершенства, согласно воле Бога. Мне рассказали, что в здешних горах пастухи недавно нашли мальчика, который вырос среди диких зверей. Этот ребёнок — не человек: он не говорит, ходит на четвереньках, не знает, что такое одежда, ест сырое мясо. Он зверь. Человеком можно стать только среди людей. Человеком не рождаются, а становятся. В обществе. И потому Богом задуман не только человек, но и общество для него. Ясно, что совершенными, за редким исключением, — при этих словах Дион взглянул украдкой на Платона, — люди могут стать только в совершенном обществе. Вот почему великие мудрецы, заботясь о человеке, думали прежде всего об обществе. Правильно ли я рассуждаю? — спросил Дион.
— Да, правильно, — ответил Платон. — Есть три великие тайны: тайна неба — разум, тайна природы — душа, тайна человека — закон. Совокупность законов — это государство, общество. Правильные законы направляют человека к правильной цели. Закон описывает границы и способ действий человека, к какому бы классу, касте, разряду, сословию он ни принадлежал. Границы и способ действий во имя всеобщего блага и спасения — за гранью рождений и смертей. А для начала — во имя долгой счастливой истории. Так Египет стоит уже десять тысяч лет и мудрость его — у престола верховного божества.
— В чём она? — Диона явно что-то беспокоило. Он то вскакивал, то пересаживался на другой камень, озираясь по сторонам, то и дело прикасался ладонью к груди, будто ощупывал что-то, спрятанное под плащом. — В чём эта мудрость? — переспросил он, переводя взгляд с Платона на Архита и обратно. — Не здесь ли ответ? — Он вскинул голову, как это делают люди, вдруг решившись на что-то, сунул руку за пазуху и вынул потемневший от времени свиток.
— Что это? — спросил Архит.
— Сочинение Пифагора! — не удержавшись, воскликнул Дион.
Архит и Платон вскочили на ноги. Встал и юноша. Он протянул свиток Архиту, дождался, когда тот развернул его, и сказал, с трудом сдерживая волнение:
— Я ничего не понял, это тайнопись. Но это сочинение Пифагора. Часть того, что он оставил дочери. Я купил этот свиток.
— Да, — сказал Архит, сияя от счастья. — Это написано рукой Пифагора. Я даже могу прочесть первые слова: «О том, почему следует всё разделить на четыре...» Дальше не могу, здесь новые для меня знаки. «Почему следует всё разделить на четыре», — повторил он и спросил: — Почему? И что это «все»? — Он посмотрел на Платона. — Как ты думаешь?
— Если источник мудрости, из которого пил Пифагор, находится в Египте, то на твой вопрос, вероятно, следует ответить так: делить на четыре следует всех живущих, потому что души их принадлежат к четырём степеням древности и совершенства. Это запечатлёно в символах храма Исиды в Гелиополе, который сами египтяне называют городом Инну. Так мне растолковал эти символы Великий созерцатель, верховный жрец бога Ра.
— Расскажи! — попросил Дион, глядя на Платона умоляющими глазами. — Прошу тебя.
— Расскажи, — сказал Архит, снова садясь на камень. — Ведь это не тайна, правда, ты не давал обет молчать о ней?
— Это не тайна. Да и в Кротоне, думаю, до сих пор многие помнят, почему Пифагор, став во главе Совета Трёхсот, повелел разделить граждан на четыре сословия.
И Архита и Диона поразило то, что Платон знал о Пифагоре, кажется, больше, чем они. «Когда только успел узнать всё это, из каких источников?»
Суть рассказанного Платоном заключалась в следующем. Пифагор разделил всех людей на четыре класса. Принцип деления — первоначальная сущность обитающих в них душ и степень их развития. Первый класс — это люди, действующие по инстинкту, обладающие неразвитыми душами, пригодные для физического труда, торговли, ремесленничества и земледелия. Это низший класс. Люди второго класса действуют преимущественно по воле страстей или воодушевления. Это воины, а также поэты и артисты. Третий класс — люди, встречающиеся редко. Они действуют под влиянием интеллекта: общественные деятели, философы, мудрецы, способные управлять государством. Над третьим классом — люди высшего разряда, у которых разум господствует над всем остальным: великие посвящённые, гении, пророки, вестники богов. К ним Пифагор причислял и самого себя.
Эту классификацию Пифагор положил в основание осуществлённой им великой реформы. Кротонцы, следуя ей, разделились на сословия, поставили над собой лучших государственных мужей — Совет Тысячи, а над ним — Совет Трёхсот, состоящий из посвящённых, обладающих высшим знанием. Во главе Совета Трёхсот стал сам Пифагор. Так же поступили граждане соседних городов — Тарента, Метапонта, Регия, Гимеры, Катаны, Агригента, Сибариса и Сиракуз. Говорят, что после реформ Пифагора жизнь в этих городах текла размеренно, разумно и счастливо. Города богатели, возрастали год от года их военная мощь, слава их правителей и мудрецов. Это было особенно важно в преддверии великого нашествия персов, предсказанного Пифагором. Небывалая мощь и разум Эллады должны были встретить восточных варваров. Увы, правление Пифагора было уничтожено уже через двадцать пять лет, за тридцать лет до начала Персидской войны. Причиной этого несчастья стал город Сибарис, славившийся своей роскошью. Это они, сибариты, чтобы не выходить из спальни по нужде, придумали ночной горшок и так обожали своё изобретение, что украшали его росписями, а богатые отливали «ночные вазы» из золота и помечали собственным именем. В Сибарисе вспыхнула революция — посредственность восстала против мудрости. Пятьсот знаменитых граждан города, спасаясь от расправы, бросились под защиту Кротона. Сибариты просили их выдачи. Пифагор отверг это требование. В ответ Сибарис объявил Кротону войну. Победителями вышли кротонцы — они стёрли город противников с лица земли. Собственность, принадлежавшая Сибарису, поделили между кротонцами. С точки зрения толпы, делёж был несправедливым. Нашлись демагоги, которые возглавили бунтовщиков, объявив главным врагом Пифагора и его правление. Некто Килон, которого Пифагор не принял в свою школу из-за дурного характера, повёл толпу на штурм дома Пифагора. Всё сгорело в огне.
— Но прав был Пифагор? — спросил Дион.
— Разумеется, — ответил Платон.
— И мы вправе повторить то, что сделал он?
— Конечно.
— И ты готов взяться за это, Платон?
— Я готов предложить план мудрому правителю.
— План Пифагора?
— И мой тоже, — твёрдо сказал Платон.
С этого дня встречи Платона с Дионом стали ежедневными. Иногда они проводили вместе и ночи. Случалось, что к ним присоединялся Эвдокс, который, слушая их разговоры, посмеивался. Он считал, что никакими законами людей не исправить, они от природы таковы, каковы есть: только собравшись вместе, сразу же начинают помышлять о том, как бы поживиться за чужой счёт, и чинят друг другу козни. А если правда то, что души людей после смерти продолжают жить и носятся по Вселенной в поисках уютного местечка, то получается, язвил Эвдокс, что людей даже могила не может исправить, а уж философов — тем более.