Платон, сын Аполлона
Шрифт:
Кто-то из недоброжелателей Платона записал, переврав, его беседу со слушателями о мужестве, справедливости и счастье. В этой записи, которая теперь ходила во дворе по рукам и, конечно, попалась на глаза Дионисию, говорилось, что менее всего мужеством обладают тираны, так как испытывают страх перед каждым человеком, полагая, что все хотят лишить их власти, и дрожат даже перед своим цирюльником, опасаясь, как бы тот не перерезал им горло бритвой. Из «документа» следовало также, что тираны недостойны счастья, так как это удел справедливых, что
Платон всё это говорил о так называемых злых тиранах и совсем не имел в виду Дионисия, из записи же беседы легко можно было сделать вывод, что всё сказанное относилось только к Дионисию, поскольку тиран обозначался сокращённо то буквой «т», то буквой «Д».
Увидев этот конспект своей беседы, Платон, уже больше не мешкая, направился к Дионисию.
Дионисий был мрачен, как грозовая туча на закате.
— Говори, что ты хочешь, — сказал он Платону, едва тот вошёл. — И будь краток, не болтай, по своему обыкновению, как старик. Итак, первое. — Дионисий поднял на Платона тяжёлый взгляд.
— Первое: я хочу, чтобы ты отменил казнь. Ты знаешь лучше меня, что мать Дориды — не колдунья.
— Второе! — потребовал Дионисий.
— Второе: ты ни в чём не должен винить Диона, он чист перед тобой, это благороднейший из юношей, его замыслы благородны...
— Третье! — не дал договорить Платону Дионисий.
— Ты лучше меня знаешь, какими бывают тираны. Лишь тот тиран может принять на свой счёт сказанное мною во время беседы о мужестве, мудрости и справедливости, кто не обладает ни тем, ни другим, ни третьим...
— Ты говорил обо мне.
— Нет.
— Что ещё? — спросил Дионисий.
— Вражда, посеянная между нами, орошается бездарными болтунами, которыми кишит твой двор, и даёт буйные всходы...
— Уйди! — приказал Дионисий.
— Ты не ответил.
— Ответ узнаешь позже. — Дионисий отвернулся, продолжать разговор стало невозможно: два телохранителя Дионисия направились к Платону, намереваясь, должно быть, выставить его за дверь.
Утром следующего дня мать Дориды была казнена.
Дион пришёл к Платону и сказал, что тот поступит разумно, если покинет Сиракузы.
— Корабль спартанского посла Поллида завтра отплывает домой. Для тебя на нём найдётся место, я говорил об этом с Поллидом. В Сиракузах тебе оставаться нельзя. Прости меня, я очень ошибся, пригласив тебя ко двору. Дионисий — не тот человек, каким представлялся мне ранее. Никакие наши увещевания его не изменят. Он худший из тиранов — коварный, жестокий, грубый, сластолюбец. Я виноват перед тобой, Платон!
— Оставь это, — сказал Платон. — Мы оба ошиблись. Но время, проведённое здесь, не прошло для нас даром: мы глубже проникли в суть тиранической власти. И вот вывод, который я прежде не рискнул бы произнести: тиран — наихудший из людей... А ты? —
— Я отправлюсь через пролив к Архиту. Там я буду в безопасности.
— В таком случае помоги мне собрать мои книги и вещи. Но выпустит ли нас Дионисий?
— Мы переберёмся на корабль ночью.
Поллид ждал их у трапа, не гася на борту фонари. Излишне суетился, помогая Платону подняться на корабль, спросил, простился ли тот с Дионисием. Платону этот вопрос не понравился, так как Поллид, в сущности, имел цель выяснить, дал ли тиран Платону разрешение на отъезд.
— Дионисий о моём отплытии ничего не знает, — ответил Платон. — И, надеюсь, узнает не так скоро, чтобы его триера могла догнать наш корабль.
— Ветер упругий и попутный, — сказал Поллид. — Нас никто не догонит.
Они не причалили к италийскому берегу: к кораблю подошла шлюпка, и Дион, утирая слёзы, пересел на неё.
— Береги моего друга! — крикнул Поллиду юноша, когда лодка отчалила от корабля.
— Будь спокоен! — ответил хозяин судна. — Доставлю куда надо! — При этих словах он как-то странно рассмеялся — не весело, но громко, будто помимо воли.
Платон вспомнил эти слова и смех Поллида, когда корабль, следовавший в Коринф, зашёл в порт Эгины. Здесь Платон родился — в своё время его отец и мать жили в Эгине, куда прибыли в качестве афинских поселенцев. Афины тогда завоевали этот город и весь остров, а коренные жители, бросив дома и земли, переселились в Спарту. Это случилось более семидесяти лет назад.
Впрочем, вскоре родители вместе с младенцем Платоном вернулись в Афины.
Эгина — означает «козий». После поражения афинского флота при Эгоспотамах, Козьих реках, Эгина отделилась от Афин и стала самостоятельной, находясь с той поры с Афинами в состоянии вражды. Неприязнь была так сильна, что афиняне более не могли посещать Эгину — там их ждала неминуемая смерть. По этому поводу существовала поговорка: «Коза козу любит, а Афины губит».
Платон знал всё это и не намеревался сходить с корабля, благо стоянка предполагалась недолгая. Что-то надо было сгрузить на берег, что-то погрузить для перевозки в Коринф. Но побывать в городе, конечно, стоило, хотя бы ради того, чтобы полюбоваться знаменитыми скульптурами храма Афайи и, возможно, поглядеть на дом Фалеса, где Платон родился.
Поллид словно подслушал тайное желание Платона и сказал ему, когда корабль вошёл в бухту Эгины:
— Тебя здесь никто не знает, ведь афиняне на острове больше не бывают. Ты можешь сойти на берег. Я скажу, что ты сицилиец, мой друг. И Фрикса можешь взять — его-то уж точно никто не узнает.
— Нет, — ответил Платон. — Я останусь на корабле. Не хочу рисковать.
И тут случилось то, чего Платон не ожидал, что и во сне не могло ему присниться: двое дюжих рабов Поллида заломили ему за спину руки, связали, накинули на шею верёвочную петлю.