Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану (др.изд.)
Шрифт:
Поесть, поспать, посидеть в кружке и побалагурить – вот в чем проходит жизнь юроса. Умственные его силы в такой же всегдашней праздности, как и физические; он не боится недостатка и не имеет неприятелей, он не знает ни страха, ни надежды; страсти его дремлют, от этого, конечно, – кроткий, тихий нрав, но и ограниченность умственных способностей юросов; они все почти бестолковы; с последним из народа объяснялись мы лучше, и даже с их женами, потому что они хоть что-нибудь делают.
Сидеть сложа руки считается неприличным между юаланскими дамами, не менее как и между нашими, но, не имея разнообразных занятий наших, ограничиваются они тканьем тола и няньченьем своих детей. Невзирая, однако, на это, держат они и нянюшек. Жена Сипе ночевала всегда с шестилетней своей дочерью, а грудной сын под присмотром старой няньки спал в особом доме. По окончании утреннего туалета первое дело ee было требовать к себе сына, которого она с нежностью обнимала.
Простой народ везде имеет больше работы, чем знать; но там, где нужды человека весьма
Последняя – почти исключительно занятие женщин; по крайней мере мы весьма мало видели мужчин, ею занимающихся. Они имеют большие невода из кокосовых веревок, с поплавками, весьма похожие на наши; кошели фута четыре в длину и два в ширину, растянутые палкой, которыми они поддевают в воде рыбу. Больших рыб колют легкими деревянными копьями, на этот же случай имеют маленькое орудие, состоящее из трех рыбьих зубов, воткнутых в короткую рукоятку. Удочек они не имеют, потому что за рыбой никогда не ездят в море, но весь промысел производят по внутреннюю сторону рифа. По отмелям во многих местах сложены у них из камней заколы или переборы, в которые рыба при полной воде входит, а в малую остается запертой и легко достается в добычу.
382
Для сбора кокосов надевают они себе на ноги путы из пандановых листьев или веревочные, так чтобы нога от ноги была на фут. Взлезая на дерево, обнимают они дерево путами вокруг и могут держаться весьма крепко. Снимание хлебных плодов требует большой осторожности, ибо, упав на землю, плод разбивается в куски. Для этого употребляют особый инструмент, называемый тангас; это длинный шест с рогулькой на конце, которым, задев за ветку, отламывают плод и осторожно подают вниз.
Черепах, которых в гавань заходит довольно много, они также ловят, но каким образом, я не имел случая увидеть; не знаю также, едят ли их; имею, однако, повод в этом сомневаться. Нам не удалось поймать ни одной черепахи; несколько было заострожено, но кончалось всегда тем, что, уйдя под камни, они обрывали лини или вырывали остроги. Несколько раз запутывались они в бакштаги нашего футштока, бились иногда долго, рвали веревки, ломали все, но ни разу не имели мы счастья или ловкости поймать хоть одну.
Мужчины всех классов весьма любят собираться в кружок и разговаривать. Пристойность собраний их поистине достойна подражания. Мы, конечно, не понимали содержания их разговоров; невозможно, однако же, чтобы все всегда были одного мнения; невзирая на это, не заметили мы никогда ни неудовольствия, ни спора, ни крупного слова. Говорить тихим голосом есть общий обычай, и я часто замечал, что громкие наши речи не слишком им нравились; и вообще я думаю, что, невзирая на ненарушимую дружескую связь, оставили мы по себе славу народа беспокойного, который не умеет говорить тихо и которому не сидится на месте. Последнего не могли мы делать долго по двум причинам: из-за занятий наших и потому, что сиденье по их обычаю для нас очень беспокойно. Особенно любят они собираться таким образом в сумерки. В это время и мы иногда к ним присоединялись, и веселье бывало общее, хотя гости большей частью друг друга не понимали.
Кроме огня на очаге, не употребляют они другого средства для освещения своих домов; да и не имеют в том надобности, потому что около 8 часов всех клонит ко сну, и позже этого времени мало видно людей не спящих. Они не имеют также обыкновения вставать по ночам, чтобы беситься, как на некоторых островах Полинезии.
Мы не нашли у них никаких публичных увеселений и можем, кажется, заключить из этого, что таковые не в обыкновении, ибо невероятно, чтобы юросам никогда не пришла мысль нас ими повеселить. Впрочем, по просьбе нашей они всегда охотно плясали. Пляску их, как и вообще пляску, столько же трудно описать, как и изобразить кистью. Несколько человек становятся в линию один за другим, тихо переступают на одном месте с одной ноги на другую и делают разные движения руками, которые, невзирая на разнообразие и видимый недостаток системы, производятся всеми с такой удивительной точностью, что, смотря сзади такой колонны, кажется, будто это автоматы, движимые одной машиной. Все движения притом плавны и при стройном сложении тела, здесь общем, имеют действительно много грации. Из этого исключить следует вынужденные движения головой. Все происходит в такт песне, которая поется тихим, вынужденным голосом, голосом человека, имеющего в сильной степени одышку, – довольно неприятным. Пляски эти подчинены особым правилам; не только женщины не имеют права принимать в них участия, но, кажется, и мужчины только с разбором могут плясать. При плясках надевают они на руки, пониже локтя, кольца, выточенные из раковин, называемые «моэк».
Мы не заметили между ними азартных игр. Они изобретаются людьми для того, чтобы убить время или для присвоения себе чужой собственности. О последнем добрые юаланцы не помышляют, а в первом успевают
Они не имеют совершенно никакого оружия, даже палки, против человека назначенной, и потому не могут, кажется, иметь и отдаленного понятия о войне; есть ли этому другой пример на земле? Тритоновы рога, звук которых на всех островах Великого океана служит знаком войны, есть и на Юалане; но они сложены на святилище Насюэнзяпа и служат только при обрядах религиозных, как увидим ниже.
Все доселе сказанное уже свидетельствует об удивительной доброте нрава сего народа, которому едва ли можно найти подобный в свете. Они не знают сильных душевных движений, но уязвляют себя рыбьими костями для изъявления печали, которая в следующую минуту забывается, но мрачное лицо и потупленные глаза обнаруживают состояние души. В радости не доходят они до исступления, но обнаруживают ее объятиями и непритворным смехом. Встречая незнакомого, не употребляют они ни пальмовых ветвей и никаких других знаков мира, потому что не знают иного состояния, кроме мира. Детской доверчивостью и неизменной, невынужденной веселостью рекомендуют они себя с выгоднейшей стороны в самую первую минуту; дальнейшее знакомство открывает в них кротость, ровный, постоянный нрав, услужливость и даже честность. Дневной грабеж, предпринятый Сезой, не может свидетельствовать против этого, потому что негодяи есть во всех землях и между юросами; но к чести народа должно сказать, что все, без исключения, осуждали его поступок, даже дети, которые обыкновенно переговаривают то, что слышат от старших. В одной из бесед у дочери Сипе, о которых я упоминал, кто-то назвал имя Сезы; я сказал: «Сеза колюк», – и все малолетнее собрание в один голос закричало: «Сеза колюк» с таким жестом и с таким выражением лица, которые доказывали, что это было от сердца. Сеза сам ни разу не показывался во всю нашу бытность в Лелле, конечно не от страха, потому что мы, сам-восемь, в их столице ничего не могли ему сделать. Воры в Таити и на других островах не показывали такой застенчивости. Во время прогулок наших, часто окруженные толпой, не только не имели мы надобности беспокоиться о том, чтобы из рук что-нибудь не было вырвано, но поручали им носить наши ружья и инструменты, о сохранении которых заботились они более, чем мы сами. Мы ездили на их лодках и никогда ничего не теряли. Естествоиспытатели наши в разъездах своих всегда сопровождались островитянами, которые оказывали им всякую помощь, лазили на деревья, несли их ноши и пр. Дружба их была бескорыстна. Они часто просили у нас то, что им было нужно; но это совсем не в возврат того, что они нам привозили. Мы часто пытались сообщить им какое-нибудь понятие о меновой торговле, потому что для нас немножко накладно было быть с ними на отдарках; но тщетно, много ли, мало ли было привезено, юрос или ничего не требовал или просил топор, а обыкновенно довольствовался тем, что ему было дано.
О гостеприимстве лишнее было бы после этого и упоминать: оно встречается у бедуинов и готтентотов, как же не быть ему здесь? Хозяин не бежит гостю навстречу, не обнимает его, думая про себя: «Нечистый бы тебя побрал!», но с ласковым, покойным лицом показывает ему возле себя место; готовится сека, пекутся хлебные плоды, пируют тихо. Но тут гостеприимство и останавливается, не распространяясь, как у многих других народов, даже на жену хозяина; с гостем прощаются также без восторгов, и все, что осталось от пира, уносится за ним.
Но больше всего обнаруживается их кроткий, уживчивый нрав в ceмейном быту. Поэты не выдумали бы здесь беса брачного, но, конечно, и бредней о Дорисе и Дафне. Супруги относятся друг к другу дружелюбно и, по-видимому, на равной ноге. Каки часто советовался со своей женой, подобно тому как у нас в дружных семействах; получая подарки, не забывали они никогда жен, которые, с своей стороны, никогда не упускали спрашивать «а где мое?», когда те возвращались с подарками. К детям как отец, так и мать нежны, но без гримас. У Тогожи, не имеющего своих детей, занимает их место сын Нены лет восьми, прекрасный, живой мальчик; старик не мог утерпеть, чтобы каждую минуту не трепать его то за щеку, то за ухо; и тот принимал это с видом, доказывавшим, что он понимает и ценит всю нежность старика. Дети их вообще благонравны; окруженные ребятами, не слышали мы никогда писка и визга их; в толпах мальчиков не заметили мы ни разу ни ссоры, ни драки, что, однако, не препятствует им быть живыми, даже до бешенства. Молоденькие девушки чрезвычайно милы, ласковы и нимало не застенчивы, но большие попрошайки.
Беспримерная кротость нрава не исключает в них большой веселости. Кажется, они не знают, что значит скука; всегда рады случаю посмеяться, хотя бы это было и на собственный свой счет, и, кажется, охотнее смеялись над собой, нежели над другими. Шутки принимали весьма охотно и никогда на них не сердились. Они проявляют веселость или одобрение точно так же, как жители других островов этого моря, то есть, ударяя правой ладонью в сгиб левой руки, прижатой к телу, что производит весьма сильный, глухой звук. Они надрывались от смеха, когда мы в шутку в платьях своих пробовали делать то же, и, разумеется, без успеха. Напротив того, они не могли хлопнуть громко ладонями.