Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану (др.изд.)
Шрифт:
Многоженство терпимо. Все главные юросы имеют по нескольку жен: у Сипе две, у Нены три и пр. Напротив того, второстепенные юросы, нам известные, все имели только по одной жене. Из двух жен Сипе одну он явно предпочитал, но я не заметил, чтобы другая была в какой-нибудь от нее зависимости.
Многоженство, хотя и не всеобщее, и меньшее число женщин против мужчин причина того, что холостяков здесь весьма много; а это должно повлечь за собой некоторые обыкновения, не совсем согласные с чистой нравственностью, которые мы сначала, может быть несправедливо, полагали одним из следов пребывания здесь первых европейцев. Юаланки не могут похвалиться той целомудренностью, какой, по рассказам, отличаются женщины на Радаке. Я не имел случая испытать строгости правил замужних, но, кажется, что и между ними не все Пенелопы и что они даже не стремятся быть ими. Пример тому жена Каки, которая находила удовольствие обвинять в беременности своей одного из наших спутников (который, однако, никак в том не признавался); и сам Каки очень любил над этим шутить, представляя часто, как жена его будет плакать о своем возлюбленном.
Вследствие незнания языка юаланцев, невзирая на многие их толкования, остались мы с весьма туманными сведениями об их религии. Божество их называется Ситель-Насюэнзяп. Он был человек из рода Пенме (или, может быть, род этот ведется от него); он имел двух жен: Кажуа Син Ляга и Кажуа Син Ненфу и детей: Рин, Ауриери, Наитуолен и Сеупин. Кажется, что Ситель-Насюэнзяпа считают они и родоначальником и божеством своим.
Ситель-Насюэнзяп не имеет ни храмов, ни мораев, ни кумиров. В каждом доме устроено в углу особое место, где жезл от 4 до 5 футов длиной, с одного конца заостренный, а с другого имеющий выемку, изображает общественные пенаты. Он довольствуется самой умеренной жертвой, состоящей из ветвей и листьев растения сека. Тут же лежащие тритоновы рога, как принадлежность его, заставляют думать, что он был воин, ибо звук этого рога служит знаком войны по всем островам Южного моря. Со смертью его, как видно, храм Янусов заперся навсегда, и орудие это служит только при обрядах, к религии относящихся, один из которых описан ниже. Через речку, у которой лежит селение Люаль, протянута была ниточка, с обеих сторон закрепленная за деревья и унизанная красными цветочками: это было также одно из невинных приношений Ситель-Насюэнзяпу.
Питье сека – несомненно, часть их религиозных установок, отчего и самое растение содержится в таком уважении, что им даже неприятно было, когда мы до него дотрагивались на корню. Это растение как бы посвящено Насюэнзяпу, и следующая молитва, которую они при этом всегда с благоговением повторяют, вероятно, формула приношения. Они говорят:
* «Мэ» говорится очень протяжно и нараспев, «Ненфу» произносится в нос.
Вся эта молитва, за исключением первых трех слов, настоящего смысла которых я не знаю, состоит из собственных имен с присовокуплением названия растения сека. Между ними встречаются имена жен и трех сыновей Ситель-Насюэнзяпа и напоследок имя нынешнего юроса Тогожи. Каждое из этих лиц считают они принадлежащим к одному из трех колен, на которые разделяется народ, как означено в скобках против имен их.
Церемония, о которой упомянуто выше, происходила в обеденной палатке у Сипе и состояла в следующем. Человек, бывший главным действующим лицом, сидел, сложа ноги под собой, на опрокинутом сосуде, в котором приносят воду, когда пьют сека. На шее имел он ожерелье из ветви молодого кокосового дерева, в руках держал жезл, изображающий Ситель-Насюэнзяпа, который он беспрестанно прижимал к коленям. Глаза его были мутны, он поминутно вертел головой и то свистал каким-то странным образом, то имел отрыжку, а иногда крякал и отплевывался, как обыкновенно делают при питье сека. Он произносил прерывистые и невнятные слова, между которыми иногда слышно было «юрос Лицке» (так меня вообще называли). Вообще, кажется, что это было подражание состоянию человека, упившегося секой, и я думал одно время, что он и действительно был в этом состоянии. Перед ним лежал рог из большой раковины. Между тем на очагах нагревались камни, и все приготовлялось к печению хлебных плодов, однако в тишине и молчании, какие приличны при торжественном случае. Когда кривлянье это продолжалось довольно долго, Сипе поднял рог и поднес его почтительно жрецу, который, потрубя немного, возвратил его и вскоре потом вскочил и выбежал из дома боковыми дверями, ступив мимоходом ногой в горящий очаг. Нам сказали, что он побежал к Тогоже повторить ту же штуку. Он бежал по улице, вертя жезлом во все стороны, и все, что было на его пути, разбегалось сломя голову. Через полчаса или около того он возвратился, держа жезл, как ружье, «на руку», наклонившись, как будто украдкой вошел боковыми дверями в дом и, поставив жезл на место, сел между нами совершенно здоровый и как ни в чем не бывало.
Что именно эта церемония означала, мы не могли понять, невзирая на длинные рассказы Сипе и других. Может быть, представление человека в сильном страдании, какое происходит от неумеренного употребления секи, установлено с нравственной целью удержать других от этого порока; и это тем правдоподобнее, что мы во все время не видали ни одного человека, упившегося секой. Впоследствии жрец этот, один из постоянных посетителей нашего стана, принадлежавший к роду Лишенге и называвший себя Сияликом Ситель-Насюэнзяпа, много рассказывал мне о каких-то лодках, прибывших с моря, но и это толкование, подобно многим другим, было нам непонятно.
Кажется, что они имеют некоторые темные представления о состоянии человека после смерти. На покойников надевают они все лучшие украшения, обертывают тело в ткани, складывают руки вместе к паху и зарывают в землю. Я видел свежую могилу в селении Уэгате. Она находилась подле самого дома родственника покойника и отличалась двумя цельными банановыми деревьями, вдоль нее положенными. При рассказах об этом они часто указывали на небо.
Язык юаланцев звучен, мягок и нежен. Они говорят весьма приятно и без шумной торопливости, замечаемой обыкновенно в разговорах диких. Изменениями голоса, выражением глаз и телодвижениями стараются они придать выразительность речи. На всех языках женщины говорят приятнее мужчин, и здесь также. У меня долго звучало в ушах «шал-шал» (как? плясать?), которое говорили молоденькие девушки, когда я их просил, чтобы они поплясали. Надо припомнить, что женщинам на Юалане пляска запрещена.
Остров Юалан может служить весьма хорошим пристанищем, и именно для китобойных судов, промышляющих близ этих мест, и для кораблей, плывущих в Китай восточным путем. Покойная гавань, хороший климат, добрый народ, изобилие пресной воды и плодов, которые не менее мясной пищи способствуют подкреплению людей после продолжительного плавания, дают ему это преимущество.
Изобильного морского запаса здесь ожидать нельзя, но во временном продовольствии недостатка нет.
Дикие голуби и куры доставляют и вкусное жаркое и сочную и питательную похлебку. Четыре или пять человек стрелков снабжали нас ими в таком изобилии, что мы могли ежедневно варить на всю команду свежую кашицу. Кулики дают хорошее жаркое. Рыба и черепахи, если найти средство ловить их, служили бы весьма хорошим подспорьем; но мы в этом не имели никакой удачи, а от жителей много получить нельзя. Из плодов можно иметь сколько угодно низких родов бананов и сахарного тростника; хлебный плод можно всегда иметь от юросов; наши люди скоро к нему привыкли и предпочитали его хлебу. Кокосов и лучших бананов нельзя иметь много. Первых получали мы так мало, что не более двух раз в неделю могли давать всем людям по одному. К морским запасам можно прибавить только сахарный тростник и апельсины. Последние при нас были незрелы, и потому мы не знаем, на какое их количество можно надеяться. Бананы незрелые держатся с неделю и дозревают. Есть еще род огурца – плод, растущий на дереве, круглый, с весьма толстой и твердой кожей, который, будучи посолен или в уксусе, дает прекрасный пикль; но мы не в таком количестве его нашли, чтобы запасти на команду.
Может быть, со временем Юалан будет снабжать мореходов свиньями. Похвальное намерение капитана Дюперре осталось втуне. Желательно, чтобы наш опыт имел лучший успех.
Пресная вода, которую мы брали из ручейка, текущего через селение Люаль, содержит некоторое количество соляной кислоты, но это не мешает ей быть вкусной и здоровой и хорошо сохраняться. Дров хороших нет; огромные соннерации могут доставить какое угодно количество, но сырых и едва ли способных высохнуть.
Но пора мне проститься с Юаланом и добрыми, любезными его обитателями. От души желаю, чтобы они нас так же полюбили, как мы их, чтобы посещение наше оставило у них такие же приятные воспоминания, как у нас пребывание между ними; чтобы все, нами для них сделанное, существенно улучшило их состояние, но больше всего, чтобы они никогда не имели причины сожалеть, что белые люди нашли дорогу к их уединенной землице.
Сделанное мной описание острова Юалан почерпнуто без всякого прибавления, но только с исключением лишних подробностей, из журнала моего, веденного на месте, без всякого согласования с повествованиями путешественников, посетивших прежде нас этот остров, [383] нарочно для того, чтобы заключения мои остались совершенно независимыми от суждений других. Теперь остается мне указать на некоторые различия между теми и другими.
383
Voyage mйdical autour du monde exйcutй sur la corvette la Coqille par R. P. Lesson. Observation sur le sol, sur les productions de l’оle Oualan, et sur ses habitants, leur langage, leurs moeurs, etc. par R. P. Lesson; journal des Voyages, publiй par D. Frick et N. Dewibleneuve, Mai et Juin. Журнала начальника этой экспедиции капитана Дюперре не было в России, когда писались эти замечания.