Плавучая опера
Шрифт:
– Гаррисону как в глаза посмотрим?
– спрашиваю.
– Не беспокойся.
– Не беспокоиться?
– Угу.
– То есть как?
– А он не сердится.
– Не рассердится?
– Уже не сердится.
– Ты что же, ему наперед сказала?
– ушам своим не поверил.
– Конечно. И он одобряет.
– Значит, вы не любите друг друга?
– Любим, - говорит.
– Дурачок какой.
– Ни черта не понимаю.
– Ну говорила я с ним, - объясняет, чуточку смутившись.
– Гаррисон от тебя просто без ума, да и я тоже. Спрашивается, что тут плохого, раз ты мне очень нравишься, - я же только ради удовольствия, не надо ничего усложнять. Ты против, что ли?
– Да что ты, - успокаиваю ее поскорей.
– Мы с Гаррисоном тоже так считаем, - говорит. Мне стало по-настоящему любопытно, хотя и неловко как-то.
– Потому что любим друг друга по-настоящему.
– Очень торжественно сказала, а сама лодыжку почесывает, муха куснула.
– И поэтому ревновать друг друга не умеем, не может между нами такого быть. А если ты теперь думаешь, что я его не люблю, мне только умереть остается.
– Что ты выдумала!
– говорю, тоже торжественности напустив.
– Я все понял, молодцы какие!
– Ну хорошо, что понял.
– Вздохнула и головку мне на плечо кладет.
– Мы с ним про это долго разговаривали. Боялась я жутко. Может, вообще-то не надо было, не знаю, а Гаррисон - он чудесный. Ко всему так объективно относится, не поверишь.
– Я тебя полюбил с первого взгляда.
– Хотелось, чтобы прозвучало убедительно, а вышло так пышно, что я покраснел.
– Не надо, прошу тебя, - говорит Джейн.
– Никакой любви не надо, слышишь? Ты мне действительно очень нравишься, Тоди, но как друг, и все.
– Мне этого мало.
– А другого не будет, - говорит.
– Мне с тобой хорошо было. Тебе тоже, надеюсь. Ну и хватит, нечего романтику разводить, одна фальшь получится.
– Ну, если тебе хочется так, значит, и будет так, - сказал я покорно.
– Ты лучше всех на свете.
Тут она расцвела сразу, повеселела. Пошла к холодильнику за пивом - льда там, вижу, килограммов двадцать, не меньше, - а когда я бросился следом, поймал ее, прижал к себе и шею стал сзади поглаживать, схватила мои пальцы и прижимает, прижимает.
– Все равно не знаю, как мне смотреть Гаррисону в глаза, - говорю, думая, что сделаю ей приятно.
– Да перестань ты конфузиться, Тоди. Говорю же тебе, он такой чудесный. И он сам так хотел, не меньше, чем я. Потому что действительно тебя любит.
– Поразительно, - говорю. А она словно все боится, что я не оценю, до чего он необыкновенный.
– Святой человек, - говорю, - да и только.
– Он от тебя в полном восторге.
– И открывает дверцу холодильника, спиной ко мне повернувшись.
– Во всех отношениях меня превосходит, - объясняю я настенному календарю.
– Подумай, я-то что могу для него такое же сделать?
Признаться честно, вопрос этот я задал с некоторым умыслом, я ведь юрист, как же не поинтересоваться, что были у Гаррисона за мотивы, когда он сказал жене, чтобы переспала с его другом.
– Ему никаких вознаграждений не требуется, - уверяет она.
– Ни от тебя, ни от меня. Вообще, Тоди не думай, пожалуйста, что ты кому-то там чем-то обязан. Проще на все смотри, нам с тобой хорошо было, ну и нечего тут рассусоливать.
– Не верю, - сказал я с сомнением, - не бывает, чтобы после такого мужчина к другому мужчине по-старому относился.
– А вот увидишь, клянусь!
– Уж очень она старалась меня уверить, после этих-то ее слов, что надо на все просто смотреть.
– Какие тебе еще нужны доказательства? Честное слово даю, сам он это придумал, не я одна.
Я покачал головой: право же, кому дано в столь своеобразной ситуации разобраться, во всяком случае обычный человек вроде меня - недалекий, боязливый - уж непременно изумится неземной широте души Гаррисона Мэка.
– Все отлично, поверь, - улыбнулась Джейн и чмокнула меня в нос, доставая пиво. Так, значит, я вел себя как следовало, никаких сомнений. Она все в свои руки взяла, утешает вот меня, подбадривает. Слегка подчеркивая каждое движение - чтобы я успокоился, надо думать, - Джейн сбросила халатик, принялась натягивать купальник, который на ней перед тем, как ко мне войти, был, бретельки расправляет. Целый спектакль, - видимо, дополнительный подарок от св. Гаррисона. Век бы смотрел, подумал я, потягивая из бутылки.
Стало быть, утихомирился после шока совращения, уселся в качалку, которая у них на крытой терраске стояла, и смотрю на Чоптенк там, за соснами. А Джейн вышла, так прямо и сияет, хватит, мол, опять говорит, чего ты разнервничался, сказано же тебе, Гаррисон в курсе и одобрил, и по лужайке к пирсу отправилась, на яхту. Такое удовольствие на нее смотреть было, пока она днище ополаскивала, корпус губкой протирала, дек, а потом стала грот и кливер на рангоутах крепить. Все ловко делает, изящно, так бы снова на нее и кинулся. А я только головой мотаю, никак не отойду, до того изумлен всем случившимся.
Слышу, машина подъезжает, и тут же появился Гаррисон. Что-то слишком уж грохочет, ненужный лед обратно в холодильник запихивая, а потом выходит ко мне на террасу, тоже в качалку плюхается. Ну, смущен он, ясное дело, и хотя не хотелось ему, а все у него как-то подчеркнуто выходит: сигарету раскуривает долго и мне спешит спичку зажечь, пиво большими такими тянет глотками, вздыхает, позевывает, ноги перед собой вытянув. Что толковать, знал он, конечно, очень хорошо знал, что я с его женой только что в постели кувыркался. И в общем, мы стараемся ни друг на друга не смотреть, ни на Джейн, чье ладненькое тело так перед нами и мельтешит. Представил себе, как Гаррисон вытащит сейчас из-за пазухи револьвер да три кусочка свинца в меня всадит, и забавно это мне показалось. Вспомнились разные жуткие истории на почве адюльтера, с которыми я как юрист сталкивался и как читатель газет, - я бульварные драмы никогда не пропускаю. Интересно, правда что-то новенькое - гостеприимство это пополам с блядством, или мне просто слышать про такое раньше не приходилось?