Моя жена былинная,Любимая моя…Какое слово длинное —Невероятная.Над пылью новостроек,Над куревом моимПечаль больничных коекРазвеялась как дым…И больше я от ракаНе стану умирать,От фабрики ГознакаДарю тебе печать:Минздрав предупреждает,Что я большой поэтИ что на белом светеТебе подобных нет!Минздрав предупреждает,Что ты моя жена…Ну, а теперь Бог знает,Что делать ты должна.
«Со своею пенной свитой…»
Со своею
пенной свитойБродит ветер вдоль залива,Непогода серый свитерВяжет небу торопливо.Среди крыш, покрытых цинком,В переулках тихой Ялты,Между церковью и циркомЧто, приятель, потерял ты?За одно стихотвореньеТы готов угробить душу.В гимнастическом пареньеВолны прыгают на сушу.На спасательном буксиреХодят парни из ОСВОДа.Ничего нет в этом миреНепонятней, чем свобода.
«Дачный домик, ангелок венчальный…»
Дачный домик, ангелок венчальный,Сватья с репутацией печальной…Будничная скатерть на столе,Огненные блики на стекле.Стук колес обрушится слабея.Ты прикусишь медленно губу.До чего ж опасная затея —Узнавать во всем свою судьбу!Колыханье бледной занавески,Звуки электричек за окном,Двух теней обугленные фрескиПревращают в сцену этот дом,Где, как в пьесе, видишь от причиныК следствию протянутую связь.В твоей жизни не было мужчины,Оттого ты смотришь не боясь.Что с тобой? Огни по стенам скачут,Снова налетает стук колес.Ты сказала: «От любви не плачут»,Презирая театральность слез.Только зря себя ты угнетаешьМногодумной волею своей,От того, что ты здесь испытаешь,Все равно заплачет соловей.
Жиздра
Дотянуть бы до Жиздры,До жаркого лета —Чтоб нагрелась холодная,Злая река.Сколько взрослых лежит,Сколько детских скелетовПод дубовым настиломЕё топляка.Говорила покойнаяБабушка Поля: —Чтоб на Жиздру одинНикогда не ходил.Что закрутит воронка,Как смерщь в чистом полеИ утянет тебяПод дубовый настил.Я на Жиздру хочу.Я хочу искупаться.Вам, наверно, почудилсяСдавленный крик.Я на Жиздру хочу!Я хочу испугаться —Чтоб во мне испугалсяЖивущий старик!Будут долго давитьМне на клетку грудную,Изо рта постепенноФонтанчик забьёт…Оживу!И почувствую жизнь молодую,Когда врежет мне в зубыПарень в майке «Речфлот»!
Дочке Маше
Не спрашивайте, да иль нет —Любое глупое растеньеТак тонко чувствует, где свет,А у меня сейчас цветенье.Чтобы другую жизнь начать,Нужна бессмыслица такая,Что остаётся лишь молчать,Своим желаньям потакая.Тот, кто задумался, – пропал!Вот потолок любой культуры.Но есть в поэзии запалЗабраться выше верхотуры!О, дети грозные мои!Не поминайте меня лихом,Я сжёг сомнения своиВ цветенье дерева великом.И так, не говоря «прости»,От дел своих не торжествуя,Я продолжаю вверх расти,Уже почти не существуя.
Эфиопия
Последнее царство на свете,Последний убогий приют,Где ходят голодные дети,Где выстрелы спать не дают.Ты станешь, как я, чернокожим,И наш эфиопский монахВ служенье, на ваше похожем,Прогонит прожорливый страх.Ты станешь сильнее Салтана,И даже укрытый в гробу,Увидишь над озером ТанаЛетающего марабу.
«А электричка шла до Одинцова…»
А электричка шла до Одинцова,И вспомнил я про графа Воронцова:Какой в Алупке у него дворец,Я вспомнил сатанинский крик павлиний…Стекло вагона разукрасил инейПересеченьем стрелок и сердец.Любовь, прошедшую на Южном берегу,Я и сегодня в мыслях берегу.И снова, как старательный анатом,Перебираю чувства каждый атом,Обрывки непонятных сердцу фраз…Не думал гениальный ловелас,Жену у графа тайно отбирая,Что, может быть, навек лишался рая.Он так безумно близости хотел,Что не смогла вина коснуться тел,Укрывшихся в приморской теплой мгле.Вина сейчас явилась на земле,Как молния, ударив в электричку,И стало страшно, страшно за себя.Когда ж оставлю я проклятую привычкуЛюбить не думая и думать не любя?
Первая ученица
Хотелось света больше, чем обеда,Хотелось лучезарности, когдаОт громкого названия «Победа»Осталось окончание «беда».В костре горели доски… и страницы,Чтобы была ещё контрастней мгла,И на тетрадь примерной ученицыСпускалась невесомая зола.Любой ценой, но захотелось света!Чтобы не тело, чтобы душу грел!И ученица прочитала Фета —Там… что-то… где-то… кто-то там сгорел.«Там человек сгорел!» Вот, дорогая, —Золой прикрыто слово «человек»!Она в огонь смотрела не мигая,Он ей напомнил солнечный Артек.
Дочке Вере
Вера, моя Вера,Кончилось кино…Левого эсераХлопнули давно.Избы все сгорели,Все ковбои спят,И висит на елиЧей-то автомат.Вера, моя Вера,Дай мне силы жить,Снова чувство мерыВ сердце мне вложи.
Татьяна Вольтская
Стихотворения
Родилась и живет в Петербурге. Поэт, эссеист, автор девяти сборников стихов – «Стрела» (СПб,1994), «Тень» (СПБ, 1998), «Цикада» (СПб, 2002), «Cicada» (London, Bloodaxe, 2006), «Trostdroppar», (Стокгольм, 2009), «Письмо Татьяны» («Геликон Плюс», 2011), «Из варяг в греки» («Геликон Плюс, 2012), «Угол Невского и Крещатика» (Киев, «Радуга», 2015), Избранное (СПб, «Геликон Плюс», 015). В 1990-е годы выступала как критик и публицист, вместе с Владимиром Аллоем и Самуилом Лурье была соредактором петербургского литературного журнала «Постскриптум». Стихи переводились на шведский, голландский, финский, итальянский, английский языки. Лауреат Пушкинской стипендии (Германия) и премии журнала «Звезда» (Санкт-Петербург). Работает корреспондентом радио «Свобода/Свободная Европа».
«Так иди, иди за морозной своей звездой…»
Так иди, иди за морозной своей звездойСквозь машинный храп, сквозь подлую дрожь коленей,По дороге, знакомой до запятой,Да привычной ямы не перекрестке, до nota bene,Посиневших от холода на поляхТекста, вызубренного до рвоты.Иди, иди, не задерживайся. Этот шляхНе тобою вытоптан. Никого тыНе удивишь, не разжалобишь. На хренаТебе эта жалость? Поделом вору и мука.Ты же всегда берешь чужое, какова б ни была цена,Так что вслед тебе все равно понесется – сука!Вот и иди по своей Владимирке, позванивай в кандалы,Приплясывай, как на углях, на снегах и льдинах,В час, когда капли толпы, ни добры, ни злы,Выливаются из театров и магазинов,В час «Прощанья славянки» в переходе метро, жулья,Поглощенного выручкой, в час, когда пахнет жженымСахаром и корицей в кофейнях, когда мужьяС глазами побитой собаки возвращаются к женам,А бомжи перед сном перетряхивают тряпье,И город сочится рекламой, как лицо позорнойДевки – дешевой косметикой, – в сущности, как твое:Вы – двойники. И когда багровые зернаГабаритных огней ссыпаются в закромаДворов, – не говори, что холодДошел до сердца. Впаяна в лед кормаВасильевского. Ты не была вернаНикому из своих любимых. Не гнется поводУ коня на мосту, и является во плотиСнег в фонарном луче – с блуждающею усмешкой.Бог дает тебе голос, но всегда говорит – плати! —Вот и я говорю – не жалуйся и не мешкай,Не просись малодушно в тепло, на постой,Не хоронись за углом, за деревом, за колонной:Все равно о тебе никто не заплачет – иди за своей звездой,За бесстыжей, голодной звездой каленой.