Коснись, прохладный ветерок,полуночного жженья,о, этот сладостный уроксамоуничиженья.Сдавала старые хвосты,цитировала Лорку,чтобы учитель пустотыпоставил мне пятерку.Съедает голову туман,зудит подкожный зуммер,но все проблемы от умарешаются безумьем.Вооружившись до зубов,себя я доконаю,за жизнь, за слезы, за любовь,за все, чего не знаю.Неси,
покорное такси,витийствуй, автострада,не верь, не бойся, не проси,не одевайся в Prada.
«Поэзия подобна листопаду…»
Поэзия подобна листопаду —летят листы, дымятся сентябри,чтобы отдаться внутреннему гаду,с себя снимаешь кожу изнутри.Разденешься, на плечики повесишь,нечаянные мерзости смахнешь,и развернутся в сумеречной взвесииспод, карманы, юбка солнце-клеш.О, если б знали, из каких обрезковрастут снега, кристаллы, журавли.И ты, душа, то медленно, то резконаучишься в локации землиосознанно цвести; неважно где тыокажешься, когда наступит срок,среди растений тоже есть поэты —Латук, Ромашка, Примула, Чеснок.
«Сидел на камне человек, я помню…»
Сидел на камне человек, я помню, он сказал,что этот город, этот дом, гостиница, вокзал,химчистка, школа, магазин, деревья, детский сад,дорога с вилками столбов и мэрии фасад,плотина, небо над землей и даже облака,все это, в общем-то, еще не создано пока,а только кажется тому, кто вышел на балкон,от ветра сжался, запахнул истертый балахон,тому, кто думает, что бог – огонь или рыбак,тому, кто смотрит на пустырь, не замечая, каксидит на камне человек, тот самый, что сказал:все это – фенечка, пустяк, не верь своим глазам,другой, хороший Бог, в другом, нешуточном раютебе подарит всю любовь, всю ненависть свою.
Арсений Ли
Виноград на террасе
Арсений Ли (1977) – родился в Ленинграде. Поэт, дизайнер, один из основателей российского поэтического товарищества «Сибирский тракт» и издательского проекта «СТиХИ». Публиковался в журналах «Урал», «Волга», «Арион». Живёт в Виноградово.
Арсений Ли – поэт завороженно всматривающийся в зеркало прошлого. История, которая не любит сослагательного наклонения, в этих стихах его обретает, поскольку всё в них пропитано дымкой былого величия, и сквозь нее пробивается блеск игрушечной позолоты детства. Вполне возможно, что всё это только сон, счастливо сбывшийся где-нибудь, осколки или приметы того, что могло бы случиться. Имперский пейзаж, тема прощания с ним звучат в поэтике АЛ с грустной торжественностью, как в какой-нибудь греческой трагедии, но без фальши – искренне и чисто. Мне, как ни странно, нравится этот взгляд, хотя я сам в поэзии, да и вне литературы придерживаюсь строго противоположного. Может быть, этому способствует классическая четкость формы, убежденность в предназначении, хорошо прочувствованная литературность сюжетов и персонажей. Иногда проекция совершенного прошлого у Ли достраивает контуры настоящего, иногда наоборот, заставляет рушиться, но в стихах не слышно по этому поводу никакого ликования, и это еще одна особенность поэзии автора – умение сохранить себя в меняющемся мире. Арсений годами ведет свой разговор с музой, с тенями великих и не очень, тех, кто хоть краем плаща задел и возмутил поверхность воды. Есть что-то вызывающее уважение в такой неторопливости. И хотелось бы, что бы при всех возможных изменениях, а они, думается мне, должны произойти, в стихах не менялось главное – это вот неспешное ощущение своего голоса, своего времени и места в нем.
Алексей Александров, зав. отделом поэзии журнала «Волга».
«Случайное тепло запястье греет…»
Случайное тепло запястье греет,И щекотит нутро.Какая, высшего бесстыдства галерея,Глядит в стекло.Глядит в стекло вагонное, что живо,Трамвайное стекло.Нас это гальваническое дивопересекло.По улицам печальным до ознобалети
трамвай скорей,Она, влюбившись, навсегда, до гроба,Выходит на своей.
«Когда при столкновеньи стонут…»
Когда при столкновеньи стонутмогучие железные детали,И вдоль салона пролетаютдевчонки, семечки, цветы,Я вспоминаю про тебя,Про незнакомую, чужую,И кто спасёт тебя такую? —Увы, не я.А ты вполне могла быть здесь,Лететь на встречу, вся как есть,И вот теперь, покрыв простынкой,Тебя к карете медицинскойЕще чуть-чуть и пронесут.Да, ты вполне могла быть тут…И в этом битом хрусталена золотящейся обочинерисует ветер озабоченнопосланья тайные ко мне.
«Ради шутки, плюнет в лицо и пойдёт к чёрту…»
Ради шутки, плюнет в лицо и пойдёт к чёрту.Друг, что цены не знал, и пощады тоже,Ночи отныне длинней, значит дни дороже.Рожи родные реже, и гаже, гаже.Я никого не кидал, но куда не кинувзор – одинаково плоско звенит зараза…Друг, уходя навсегда, подставляет спину,Ветер в лицо, не попасть с первого раза.
«Мы здесь не говорим о пустяках…»
Мы здесь не говорим о пустяках, —О нежности, ля-ля и всё такое…Пора услышать, что-нибудь другое,И девочка подходит на носках,На цыпочках, и говорит ТАКОЕ,Я не уполномочен намекать,Другое.И солнце опускается в надир,Когда про это говорит ребёнок,И голосок звучит, предельно тонок…– Такого не бывает, командир, —Напутствует мотор пустопорожний, —– Ты, осторожней, типа, осторожней.– Я, типа, осторожен, командир.Смерть улыбалась с детского плеча,Её не заморочишь сгоряча.
«Думал о девочке в поезде, летом…»
Думал о девочке в поезде, летом.Вязью км, разделённый с предметомВоспоминаний – зови, не зови —Нету любви, и не будет любви…Только не музой!.. – сказать не случилось.Стало быть, – выпало, стало быть, – билосьсердце у ног в придорожной пыли…Что за напасти – скажите на милость…Стало быть, – музой тебя нарекли.
«Год уже тишина…»
Год уже тишина — самый знакомый звук.Мелочи шепот, сна ни в одном глазу.На берегу океана, мертвую стрекозуя расправляю — сна ни в одном глазу.
Военная сводка
Плюс один, ветрено, девочки на углушелестят, курят, перебирая всех.Школа жужжит, дребезжит первый звонок…Это успех, вероятно, это успех,для которого стоило не возвращаться домой,ни одному, всем, заскорузнуть на мёрзлой земле.В странную цепь событий, вызванную войной,ради этого стоило затесаться мне.
«Забудут всех, один Катулл живёт…»
Забудут всех, один Катулл живёт,запутавшийся в этом одеяле.От А до Я тягучий переход —Катулл уснул, а я наоборот —Из нашей гавани на вашем балеЯ растираю занемевший рот.
