Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019

Коллектив авторов

«Когда припомню у окна…»

Когда припомню у окнанежаркий вечер мая,в ком настоялась тишина —подвижная, живая;закат не думал пламенеть —вместо него обновойсирени вызвались горетьцветы ярко-лиловы;и я на воздух говорю,что все ещё припомнютебя и ночь, тебя, зарюи беспорядок комнат,высокий дом, вокруг – дома,кусты, машину, зданья(есть ожидания тюрьмаи сахар ожиданья)и – запоздалый твой приход,на улице высокойчасов остановивший ходтвой золотистый локон;летел окурок на газон,и – ни о чем не думать;твой выключенный телефон —спасение от шума, —как вспомню – и неважно где,и кто мы, и откуда, —есть тот настой на тишинеи это в жизни чудо.

Южный триптих

1

Когда железо ржавое на Югкачнулось с лязганьем, когда сердилось, глохло, —отцы моих растерянных подругприлипли к стеклам.Но вышли – кто с лопатой, с кулаком,с решимостью, как с поднятым плакатом, —весь Юг – Джанкой, Очаков, Конотоп —встал образом распятым.Оно – железо, – движимо извнечужой сторонней волей,несло раздел обширной стороне.Бронею диким полем,земле кромсая гусеницей грудь,по полю стрекотали танки.Как от немецкой «Зингер» точный путь —стежок от вышиванки.

2

И всадники, и тот, кто подавалтупым концом копья сегодня губку,Не видели меж тёмных туч овал —нырнувшую на дно голубку.От копоти покрышек небесапокрыты были горькой власяницей,Такой, что небо превратилась в сад,где не гнездиться птицам.Но выше, чуть поодаль, в сторонепрестольного стола, наверно, слева,где речь была о хлебе и вине,теперь скорбела Девао том, что разделенье велико,что нить вольфрама вспыхнула меж братьев,и все же распростерла свой платоки стала помогать им.

3

Земные и недолгие цари,купцы, чиновники, менялы,из глины созданы их алтари,из сна их зазывалы.Учителя рассеянья и зла(поскольку уменьшает разделение) —движение без крыльев и весла,со ртом зашитым пенье.Все верлибристы рукотворных рози вратари привязанности мнимой,кто мимо детских или женских слезвсегда проходят мимо —за копотью не видят высоты,а красоты за едким потом, —и оттого не смогут как цветыязык вместить полёта,который есть первейший из начал(безоблачней он, голубей Веданты),привязаны к обидным мелочам,их тени – персонажи Данте.

«Милая, мне ясно…»

Милая, мне ясно,как летает стриж,как смеётся ястреби робеет мышь.Как березы плачут,всю рассыпав медь.Принялось на дачелето бронзоветь.Ждет туман в осоке,поздно расцвелои птенцы сорокивстали на крыло.Сосны гладит ветер,бьет в тугую жесть.Хорошо, что детии лисички есть.Знаю я, где косятзайцы трын-траву.Ты приедешь в восемьпосмотреть луну.

Вся рыба у Давида

Как въедешь в Завидово:терпуг, форель, лещ, муксун.Вся рыба у Давида.Давид – широкоскул.Будет мост, колокольня.Солнце, больно глазам.Глазам, повторяю, больно.Давид – казах,чеченец? Не видывалу палатки его,но все рыбы – давидовы,все они у него.А кто сам он – не колется.у Давида рыбий ковчег.Узнаем, остановимся.Рыбак он? Человек?

«Москва до запахов подмышек…»

Москва до запахов подмышекзнакома, до самих глубин,которую пресветлый Мышкинпонюхал, но не полюбил.До трещины на тротуареи лип Садового кольца,где об одной идущей пареписать мелодию с лица.До в банке с крышечкой сметаны,смолистых тополиных стрел,до Николая-из-титанаи Юры-русский-полетел.До павильона «Пиво-воды»и желтого бочонка «Квас».Гематогена, Польской модыи здравицы гудящих масс.До детского (качели) хора,кривлянья маленьких утят,До Здесь был Вася, Беломора(крылатые – не улетят),До синих елей, мавзолея(пока там не был – полежит),БФ и эпоксидки-клея,до По веревочке бежитдразнилки (не был там ни разу!),подземки с красной буквой М,до фантастических рассказовв подшивке «Кванта» и ТМ.Арбатов стали и лепнины,походов массово в кинои (грузчиков веселых спины)фоно и мутного трюмо.До третьих дедовских обоев,латунных ручек (память – ртуть),до бабки (не вернуть обоих).Прошу – таблички – повернуть.До лужиц (васильками неборасколото, шумишь о ком),до пахнет бородинским хлебомс натертой в корку чесноком;Руки под скатертью сжима —сжимаемой, до – боже мой —тех вечеров, где звезды маяи мать, зовущая домой.

«Счастья полдень яркий…»

Андрею Таврову

Счастья полдень яркий,густая прохлада в ком, —собирать, как марки,потом потерять альбом.Или, зреньем тускнея,вдумчиво, не спеша, —разговаривать с неюскрипом карандаша.В день такой-то, месяц(дальше прописью год)быть встревоженным вестью,вместе встречать восход.И, вернув себе зрение,как в свои двадцать пять,трепетом озареньяутро это назвать.Город где-то на Волге,ласточка, дом с трубой.Мы живем где-то возлеВолги рядом с собой.В прятки дети играют,змея тянут за нить.Мы глаза закрываем:важно не объяснить,не спугнуть, не озвучить,выплеснув в шум пустой,удивительный случайв вещи самой простой.Замечать то, что стоит,тех, удивленье в ком,и внутри себя строитьу кромки реки свой дом.

Дмитрий Мельников

По периметру Третьего Рима…

Дмитрий Петрович Мельников род. в 1967 г. в Ташкенте. В 1985 г. поступил в Ташкентский медицинский институт, в 1989 г. – на филфак Ташкентского государственного университета. В 1994 г., окончив факультет, переехал в Москву. Работал литературным редактором, верстальщиком, художником-дизайнером. Автор книг «Иди со мной» (2004) и «Родная речь» (2006). Публиковался в изданиях: «Знамя», «Звезда Востока», «Новый журнал», «Литературная газета», «Москва», «Плавучий мост» и др. Лауреат премии журнала «Москва» 2018 г. в разделе поэзии.

«Посмотри, как раскинулся снег широко…»

Посмотри, как раскинулся снег широко,как он выпал от края до края,где-то лают собаки, но так далеко,что не слышно собачьего лая.Почему-то приходят на ум поезда,Крайний Север, огни, полустанки,где-то там закатилась за небо звездаи не будет пощады беглянке.Махом к стенке поставят, и вскрикнет она,и в ответ засмеется родная страна,и конвойный растянет гармошку,ничего – это все понарошку,это морок похмельный, – вздохни глубоко,вон горит она, Богом хранима,и раскинулся лес – широко-широкопо периметру Третьего Рима.