Племя вихреногих. Книга 2
Шрифт:
Максим вдруг замер. На севере всё было… смутно. Черт знает, догонят ли Хоруны Маахисов, черт знает, чья возьмет, черт знает, нужна ли там будет вообще их помощь — или они так и будут напрасно гонять по лесам в поисках хоть кого-то — и, в итоге, вернутся в Столицу… возможно, лишь чтобы узнать, что все остальные уже успешно вернулись домой…
А на юге — всё четко, ясно и конкретно. Они вернутся в Безвозвратный Город, Вайми разберется со жрецом (мальчишка невольно передернулся, представив подробности), армия Димки двинет обратно, в Столицу — ну а он, наверное, всё же двинет искать своих, но уже не с этими странными Воронами, а с друзьями… Ну конечно! Ведь он даже не отказывается — ну да, выйдет задержка на неделю, наверное больше даже — но неделей раньше, неделей позже… мы всё равно далеко позади, вдруг подумал Максим. Если битва Хорунов и Маахисов состоится — то задолго до того, как к ней сможем подоспеть мы, а значит… да и Ключ без восприимца бесполезен, а кто в этом мире восприимец — знает лишь один Мастер, да и то очень вряд ли…
— Ну? — напряженно спросил Вайми, очевидно, устав ждать ответа.
Максим глубоко вздохнул, словно готовясь прыгнуть в воду. А ведь я пожалею об этом, вдруг понял он. Пожалею в любом случае, что бы ни выбрал. Но дело есть дело, а я всё же парень, не девчонка, и решаю только раз…
— Я иду с тобой, — сказал он.
В крепости с треском рухнул прогоревший навес.
* * *
Прощание получилось очень кратким — едва Максим и Вайми объявили, что возвращаются в город, Вороны просто развернулись и скрылись в лесу. На их лицах явственно читалось облегчение — верно, и их тяготило общество странных чужаков. Максим едва удержался от того, чтобы плюнуть им вслед — могли хотя бы удачи пожелать!..
Он покосился на Вайми — но тот стоял молча, всё ещё глядя на крепость. Огня больше не было видно, но белый дым валил ещё гуще прежнего. Странно, подумал Максим. Там и гореть же нечему, — ну не грибы так дымят же!..
Вайми между тем очнулся, мотнул головой — и, взглянув на Максима, бодро направился на юг. Всего через минуту они нырнули в лес, и крепость Маахисов исчезла из жизни Максима навсегда.
* * *
Странно, почему я не радуюсь? — подумал вдруг мальчишка, шагая вслед за золотой спиной Вайми. Вот, я, можно сказать, разрубил гордиев узел, рядом со мной новый друг, впереди встреча со старыми друзьями — а я чувствую себя так, словно только что Родину продал…
Мужчина должен выбирать самый трудный путь, — вдруг вспомнил Максим. Это ему однажды говорил отец. А он выбрал легкий путь. Струсил, проще говоря.
Но возвращаться было уже слишком поздно.
* * *
— Ну вот, это последний, слава труду, — Файму, глубоко дыша и утирая пот, опустила на землю последнего пленного Хоруна, которого она, вдвоем с Талкой, утащила в эту рощу — как и многих прочих. Хорун с дикой злобой смотрел на неё, но сделать что-либо ещё не мог: витки самодельной, но весьма прочной веревки из каких-то длинных стеблей стянули его тело, примотав его к длинной крепкой жерди и делая совершенно беспомощным. — Ну что ж, приступим, — она деловито полезла в висевшую на плече плетеную сумку — странно изящную на вид. Антон не удивился бы, увидев что-то такое дома, в магазине народных промыслов. Сумку Файму, естественно, сделала сама…
Мальчишка вздрогнул, заметив, что пылающий взгляд Хоруна переместился на него.
— Я запомнил тебя, гнида белобрысая, — процедил пленник. — Очень хорошо запомнил. Пусть здесь не умирают — но для тебя я, поверь, найду способ, пусть даже искать придется тысячу лет. И ты тысячу тысяч раз пожалеешь, что встретился со мной…
— Почему ты так хочешь убить меня? — удивленно спросил Антон. Сталкиваться с такой дикой ненавистью ему ещё не приходилось. Но испытывал он вовсе не страх, а какое-то холодное любопытство — словно смотрел на бьющуюся в стекло террариума смертельно ядовитую змею.
— Кто ты? — спросил вдруг Хорун, но Антон не ответил. Вовсе ни к чему, чтобы этот… эта злобная гадина знала ещё и его имя. Раньше он смеялся над суевериями местных… но теперь начал думать, что все эти приколы насчет тайны истинного имени — вовсе не такая уж чушь. Или вообще не чушь.
— Ты трус! — между тем выдохнул пленник, так и не дождавшись ответа. Он обвел ненавидящим взглядом весь собравшийся в его честь небольшой коллектив. — Вы все трусы. Вы все ничего не можете без своих подлых трюков.
— Нападение из засады — дозволенная военная хитрость, — заметила Файму, всё ещё копаясь в своей сумке.
— Засады и диверсии — это не война, — упрямо заявил Хорун. — Это действия трусов, которые до судорог боятся БОЯ. Боятся встретиться с противником лицом к лицу.
— …и потому посылают в бой рабов, — зло закончил Антон.
Хоруну этот аргумент явно не понравился. Он уставился на мальчишку с ещё большей злобой — хотя это, казалось, было уже невозможно.
— Кто ты, взявшийся судить чужие жизни? Ты даже драться не умеешь! И убиваешь, как трус, приказываешь девчонкам, а сам…
Антону было, что на это ответить — но Файму надоело словопрение. Изящно поджав ногу, она точно и сильно ударила Хоруна пяткой в поддых. Антон невольно дернулся, словно ударили его, но жестокость Файму преследовала совершенно практическую цель. Хорун тут же начал зевать, словно выброшенная на берег рыба. Талка, присев, ловко запустил пальцы в его пасть, разинув её во всю ширину. Дэй не менее ловко засунул в неё свернутую из большого жесткого листа воронку. Файму, встав на колени, поднесла к ней сосуд из сушеной тыквы, добытый, наконец, из сумки. Из неё в воронку хлынула струя темной жидкости, пахнущей остро и горько.
Антон поморщился — всё это очень походило на какую-то старую, страшную гравюру про пытки еретика в инквизиции. Но темной жидкости в Хоруна влили не ведро, а никак не больше чашки. И это было, конечно, не кипящее масло и не расплавленный свинец — но, в то же время, нечто худшее. Теркуп. Адское — воистину адское! — зелье, после которого человек просто перестает что-либо ХОТЕТЬ — за исключением самых простых, насущных вещей, таких, как еда…
Мальчишке оставалось лишь гадать, каков он на вкус. Глаза Хоруна выпучились, он закашлялся — но Файму зажала ему нос и не отпускала, пока он не проглотил всю жидкость. С облегчением вздохнув, она отбросила тыкву и поднялась. Антон тоже с облегчением вздохнул. Ему, собственно, вообще нечего было тут делать — Маахисы отлично справлялись без него — но он всё равно заставлял себя смотреть. Просто чтобы хорошо всё запомнить и потом не говорить себе "ну, раз я этого не видел, то его же и не было!.." Было. Очень даже БЫЛО… лишение людей — души. Пусть очень, очень плохих людей, вполне заслуживших смерть… но не ЭТО. Вот только и возражать Антон не смел: были и другие люди — и намного больше! — которые не должны были жить в рабстве у этой орды бешеных уродов…
Тем не менее, смотреть на всё это оказалось… тяжело. Процедура и сама по себе вышла неприятной и долгой — она заняла добрых три с половиной часа, так как пленных из лагеря пришлось перетаскивать сюда, в эту вот рощу — на плечах, примотанных к жердям, словно в каком-то людоедском племени, а весили Хоруны совсем немало, так что и Антону в итоге пришлось… участвовать. Ну и… угостить пленных тоже оказалось нелегко. Большая часть теркупа была пролита или выплюнута, первоначального запаса не хватило и жуткое зелье несколько раз пришлось заливать в тыкву заново — но Файму явно предвидела нечто подобное и заварила его вполне достаточно. И вот, теперь всё это кончилось…