Пленница сновидений

Дрейк Анджела

Это напомнило воскресенья ее детства. Тогда дядя Уильям жил в маленьком домике на другом конце города. Он и его жена Джин владели пекарней и кондитерской. Дела у них шли бойко, и свободны они были только по воскресеньям. Единственный «приемный день», как выражалась ее мать.

Зоя вспомнила, как были привязаны друг к другу Уильям и Джин. Джин умерла через год или два после смерти отца Зои, и какое-то время девочка с детской логикой рассчитывала, что Уильям и мать поженятся.

— Садись, садись. В ногах правды нет, — сказал Уильям Франсуа, который стоял у окна и

смотрел на улицу, ища возможность снять эффектный кадр.

Уильям прошел на кухню и загремел там ложками. Зоя подошла к Франсуа сзади, погладила по голове и села напротив. Их глаза встретились. Он приподнял бровь и лукаво подмигнул. Тут же появился Уильям.

— Когда я жду гостей, то люблю, чтобы все было с пылу с жару. Сахар и молоко, Франсуа? Если память мне не изменяет, Зоя пьет без сахара.

— Нет, — улыбнулся Франсуа. — И да.

— Да ты шутник! — фыркнул Уильям. — Ну, значит, поладим.

Поглядывая на дядю, Зоя нашла, что за эти годы он почти не изменился. Такие люди до самой смерти остаются «мужчинами средних лет». А ведь этому худому, жилистому человеку с подвижным лицом и веселыми морщинками у рта было около шестидесяти. Его густые волосы были совершенно седыми, но лохматые брови оставались черными.

— И что она тебе про меня рассказала? — спросил Уильям Франсуа. — Паршивая овца в семье, верно?

— Вовсе нет.

— Шучу! До паршивой овцы у меня нос не дорос. Обычный работяга. Поэтому и отношусь к бедным родственникам. Видишь ли, Франсуа, есть богатые Пичи и бедные Пичи. — Зоя и Франсуа засмеялись. — Но зато у всех нас золотое сердце. — Уильям расхохотался, довольный своей шуткой, и сунул тарелку под нос Франсуа. — Давай, налегай на лепешки! Я сам их испек.

Франсуа послушался. Тем временем Уильям разливал чай. Чай был хороший. Ароматный и крепкий.

Зоя успокоилась. Ее волновало, как дядя отнесется к неожиданному визиту племянницы. Она и так ждала сложностей, а присутствие незваного Франсуа могло подлить масла в огонь. Но теперь она поняла, что беспокоилась напрасно. Уильям был явно рад ей и болтал бы часами, с удовольствием заполняя неловкие паузы, если бы они возникли. А Франсуа при всей его замкнутости и критичности поладил бы с кем угодно, лишь бы человек ему понравился.

Она пыталась представить себе реакцию Чарльза, окажись он в подобной ситуации. Скорее всего, тот сохранил бы внешнюю вежливость, но в машине уж постарался отвести душу.

— Знаешь, — задумчиво сказал Уильям, — когда люди собираются жениться, с ними начинают происходить странные вещи. Им непременно хочется докопаться до корней и поболтать о старых временах. Разве ты приехала не за этим, детка? — спросил он Зою.

— Пожалуй, да.

Она улыбалась, а сама мысленно вспоминала сад Чарльза и серьезность руководивших ею мотивов.

Уильям наклонился к Франсуа и тоном заговорщика прошептал:

— Знаешь, она непростая штучка, наша Зоя. Тебе придется держать ухо востро.

Франсуа красноречиво приподнял бровь, требуя продолжения.

— Зоя — вылитый ее отец, мой брат, — сказал Уильям. — Он тоже был ох как непрост! И расколоть его мало кто смог

бы, потому как он был себе на уме. — Он протянул Рожье тарелочку с бисквитом и нахмурился. — И решителен. Если ему что втемяшилось в башку, нипочем не переспоришь. Вот поэтому он и сумел сколотить себе капиталец.

— Вы и сами человек решительный, — заметил Франсуа, разламывая бисквит на две равных части.

— О нет! — отрекся Уильям. — Я лопух. А Зоин отец обладал нюхом. Он был дока. Единственный в своем роде.

Он встал, бумажной салфеткой смахнул с брюк крошки, подошел к маленькому секретеру и снял стоявшую наверху коробку.

— Гляньте-ка. Я тут собрал семейные фотографии. Тебе будет интересно.

Коробка была большая, оклеенная золотой фольгой и перевязанная коричневой шелковой лентой. Зоя вспомнила, что такими коробками в их семье обменивались на Рождество. В коробках лежали шоколадки, чтобы утолять голод в перерывах между обеденной индейкой и пирогом со свининой, подававшимся на ужин.

Уильям положил крышку на пол и начал рыться в глянцевых отпечатках, главным образом черно-белых. Цветными были лишь самые новые.

— Ну вот. Это ты, Зоя, в младенческом возрасте. А это твоя тетя Джин на пляже в Уитби. — Он посмотрел на фотографию покойной жены. — Храбрится. Изо всех сил пытается казаться счастливой. А я помню, что холод в это время был собачий. Даром что июнь.

Франсуа наклонился к ним.

— А мне можно взглянуть?

Он взял пачку фотографий, откинулся на спинку стула и начал внимательно разглядывать отпечатки.

Уильям продолжал комментировать, не останавливаясь ни на секунду.

— Смотри, Зоя, это твой отец с новым «мерседесом». Он их менял каждый год. Ухлопал на них кучу деньжищ… А это твоя мама перед свадьбой. Она была настоящая красотка, когда познакомилась с твоим отцом. И всегда такая нарядная. С иголочки, как бы сказала моя Джин. — Он поднял глаза и насмешливо взглянул на Зою. — И то же самое она сказала бы о тебе, детка. Настоящая щеголиха!

Он снова всмотрелся в фотографию Зоиной матери.

— Я очень тепло относился к твоей маме. Правда, иногда не обходилось без перепалок. Я никогда не одобрял эти ее фокусы с гадалками и все такое прочее.

— Ты нещадно дразнил ее, — сказала Зоя. — И называл истеричкой.

— Случалось. Но я не жалею. Нужно было, чтобы кто-то вправил ей мозги.

Теперь Уильям обращался к Франсуа, который отложил фотографии и внимательно слушал.

— Зоина мать была настоящим кладом для этих шарлатанов. Она платила хорошие деньги каждому, кто брался предсказывать судьбу. Цыганкам на обочине дороги. Женщинам на набережной с грязными хрустальными шарами и потрепанными картами «таро». И шикарным тоже. Вроде тех, которые для своих фокусов снимают номера в гостиницах Харрогита [7] .

7

Харрогит — фешенебельный курорт с минеральными водами в графстве Йоркшир.