Пленники судьбы
Шрифт:
— Тебе-то до всего этого какое дело? Это ж не твои деньги…
— Не мои. Но у меня за плечами есть несколько лет кошмарной жизни в этих каменоломнях, в которых я должен был остаться навек, и здесь же помереть… Так что если мы вырвемся отсюда, то с помощью этих бумаг можно нанести такой удар по Нергу!.. У меня от подобных перспектив сердце замирает! От радости и счастья… И в данный момент мне совсем не важно, кто именно будет наносить тот самый удар — Харнлонгр, Славия, или это сделают вместе обе страны… Знаю лишь то, что если выживу, то сумею помочь этим странам в столь нелегком деле — как бы ты, дикарь лесной, не язвил и не ехидничал, но я-то знаю себе цену. Причем цену высокую. Таких знатоков, как я, досконально разбирающихся в денежных вопросах, во всем мире отыщется не так много… — и Казначей вновь уткнулся в бумаги.
А ведь он прав. Конечно, я почти ничего не понимаю в этих пергаментах, над которыми трясется Казначей, но догадываюсь, что сила в них заключена немалая. И мне вновь пришло на ум, что для Казначея важны были не сами деньги: для него куда большую ценность представляла одна только возможность снова почувствовать себя тем человеком, каким он был несколько лет назад, вновь знать, что где-то есть бумаги, расчеты, документы… Важно ощутить, что жизнь идет своим чередом, и что он сам в этой жизни далеко не последний человек…
Я настолько глубоко задумалась, что вздрогнула, услышав рядом свое имя.
— Лия…
Это Гайлиндер подошел ко мне. Как видно, мужчины закончили с разговорами. Вон, и Стерен подходит к столу, о чем-то говорит с Варин, и Кисс стоит там же, что-то чертит на бумаге…
Ой, что-то я отвлеклась! А Гайлиндер меня о чем-то спрашивает…
— Лия, — продолжал Гайлиндер, — я все никак не могу взять в толк, каким таким непонятным образом ты могла здесь оказаться?
— Ну, на то она и жизнь, чтоб удивлять… Так получилось.
— Это правильно, только… Видишь ли, если бы на твоем месте оказался кто-то другой, я бы отнесся к этому куда более спокойно. Ты же всегда казалась мне молчаливой замкнутой домоседкой, необщительной и тихой, не интересующейся ничем, кроме своих вечных домашних забот… Я был уверен, что ты будешь последним из жителей Большого Двора, который сможет покинуть наш поселок. И еще меня всегда удивляло, с какой самоотдачей ты заботишься о родных. Иногда мне хотелось тебя хоть немного порадовать, чтоб ты улыбнулась, и перестала ходить, не отрывая глаз от земли…
Ах, Гайлиндер, Гайлиндер, ты и не догадывался, что в то время твоя улыбка была для меня самой большой радостью… Только вот что сейчас об этом говорить!
— Да, ты прав… Но с того времени многое изменилось.
— Ты, наверное, хотела сказать — очень многое.
— И очень многое тоже.
— Лия, я хотел спросить тебя об Эри… Думаю, я имею на это право. Ты давно ее видела?
Все-таки спросил. Впрочем, этого и следовало ожидать…
— Не очень давно.
— Когда?
— Незадолго до того, как отправилась сюда.
— Как она?
Хм, так просто на этот вопрос не ответишь.
— Насколько я поняла, у нее все хорошо.
— Я имел в виду несколько иное. Хотел узнать о ее жизни, как она живет… Ну, она должна была рассказывать хоть что-то, когда приезжала в Большой Двор!
— Гайлиндер, с того времени, как она покинула поселок… В общем, после своего замужества она никогда не приезжала в поселок. Ни разу. А, по словам ее матери, у Эри в семье все в порядке. Да и сама она утверждает, что получила именно то, к чему стремилась с детства.
— Ты сейчас так об этом сказала… Между вами что-то произошло? Состоялся неприятный разговор? О чем ты умалчиваешь? Мне кажется, ты отчего-то не хочешь говорить об Эри.
— Ну почему же… Видишь ли, дело в том, что о жизни Эри мне почти ничего не известно. Каждая из нас живет своей жизнью, и они, эти жизни, между собой не пересекаются — уж слишком они разные. Сам подумай: что может быть общего меж простой крестьянкой и сиятельной княгиней?
— Ну, хоть что-то о ней ты знаешь? Неужели так сложно сказать это немногое?
— Все, что я знаю об Эйринн, так это лишь то, что у них с мужем трое детей, большой богатый дом в столице… Она считается первой красавицей Стольграда, поэты слагают стихи об ее красоте, они с мужем вхожи во дворец… Она посещает все балы, все развлечения… Сейчас, правда, все семейство Айберте уехало в одно из своих имений — по указанию Правителя князя отправили в провинцию подлечить нервы.
— Значит, у Эри уже трое детей… Вернее, как ты ее назвала, у Эйринн… Лия, ты как считаешь: она счастлива?
— Разговор у нас с ней был недолгий. При нашей единственной встрече в Стольграде она выглядела вполне довольной жизнью.
— Даже так…
Гайлиндер помолчал несколько мгновений. Не знаю, о чем он подумал, но я ему больше ничего не хотела говорить об Эри. И, не знаю отчего, но у меня создалось твердое убеждение, что бедный парень только что потерял значительную часть своих иллюзий. Уж не считал ли он, что Эри, с ее красотой и амбициями, будет верно и преданно ждать его возвращения, да еще при том и оставит своего мужа? Неужто между ними был какой-то разговор на эту тему? Ох, парни, парни, сколько бы вам лет не исполнилось, а вы все те же неисправимые романтики в душе!
— Лия, — голос Гайлиндера чуть дрогнул, — Лия, расскажи мне о маме… Она и правда не верит, что я погиб?
Вот рассказать ему о матери — это с удовольствием. Мне всегда нравилась эта спокойная, выдержанная женщина, которая всегда вела себя с достоинством настоящей аристократки, пусть даже их семья была очень бедна. Мать Гайлиндера нечасто показывалась в нашем поселке, но, тем не менее, все без исключения жители относились к ней с должным почтением. Хотя она и недолюбливала меня (а как иначе прикажете относиться к родственнице девицы, которая разбила сердце ее сына, и ради которой он, не помня себя, помчался в столицу?), но внешне этого не показывала.