Плейбой
Шрифт:
— Харди, по-чесноку… это не выход. Поверь, я знаю, испытывал то же самое. Черт возьми, даже сейчас, — его глаза смягчаются. — Но это твоя команда. Твои братья. Не отвергай их. Не сейчас, когда они рядом с первого дня.
Я смотрю вниз, ноздри раздуваются от гнева, но чувство вины начинает ползти по позвоночнику.
Похлопав меня по плечу, он поворачивается.
— Увидимся завтра. Подумай о моих словах.
— Харди, — голос тренера гремит из конца коридора. — В мой кабинет. Немедленно.
Прекрасно,
Волоча ноги, я направляюсь к кабинету.
— Закрой дверь и сядь, — приказывает он.
И хотя не хочу, я слушаюсь.
— Неделю я поступал так, как просила Эддисон, и не вмешивался. Она сказала, что у вас ничего не получится, поэтому закончила отношения, но Эдди несчастна. Ты катаешься как зомби, готовый драться с лучшими друзьями, — он ударяет кулаком по столу. — Этого я как раз и не хотел. Именно этой херни. Мой самый перспективный игрок отвлекается. Дочь страдает.
Я втягиваю воздух и сужаю глаза.
— Ваша дочь страдает? — я обиженно смеюсь. — Дочь, которая бросила меня после того, как сводил Айлу в парк с батутами, страдает? — я качаю головой. — Вау, это просто охренительно, тренер, — я бросаю на него тяжелый взгляд. — Если думаете, что она та, кто страдает, то глубоко ошибаетесь. Вы выгнали меня со льда, боясь, что я обижу вашу принцессу, а она растоптала меня, словно чертов коврик.
Он смотрит на меня в замешательстве.
— Я не знаю, что произошло. Она не хочет разговаривать.
Я встаю.
— Что ж, тренер, в этом уж я с ней солидарен.
Когда направляюсь к двери, его голос останавливает меня.
— Если пытаешься вернуть ее, то так себя вести нельзя.
Стоя к нему спиной, я сжимаю кулаки.
— Кто сказал, что я пытаюсь вернуть ее?
— А что, это не так?
— Нет, — я смотрю на него. Думаю, сейчас самое время. — Мне позвонил тренер Монтгомери. Они хотят видеть меня в следующем сезоне. Я ухожу из «Брукса», — я чувствую, как сжимается грудь. — Здесь меня больше ничего не держит. Никто.
Он смотрит на меня какое-то время, прежде чем встает и протягивает руку.
— Ты сделал это, Харди. Поздравляю.
— Вы злитесь? — я пожимаю ему руку. — Потому что это мой последний год?
— Это и было твоей целью, не так ли? Ты много работал ради этого, сынок. И если честно… я подозревал, что тебе позвонят, — он выдыхает. — Они несколько раз просили видеозаписи игр, а также задавали общие вопросы. Я сказал, что им повезет, если ты согласишься, — он замолкает. — Но мне жаль из-за того, что произошло с Эддисон. Правда жаль. Но думаю, это правда, когда говорят «когда закрывается одна дверь, открывается другая», — он медленно садится. — Ты будешь отличным игроком, Харди.
Я киваю и выхожу. Рука касается дверного косяка.
— Спасибо, тренер. За то, что сделали меня лучшим игроком.
Все мечты сбываются. Но ее больше нет рядом. И теперь эта мечта… ну, без нее рядом совсем не похожа на мечту.
Глава 24
Эддисон
Я натягиваю Айле на голову капюшон и прячу
руки
— Ты уверена, что хочешь пойти? — тихонько говорит мама. — Нет ничего зазорного в том, чтобы отказаться от поездки. Твой папа поймет.
— Мы пропустили два последних матча, мам, — я вдыхаю поглубже и медленно выдыхаю. — Кроме того, Айла хочет посмотреть на команду папы.
— И на Кэма. Я хочу посмотреть, как играет Кэм, — она вытягивает шею, чтобы заглянуть за спину матери. — Он очень занят, играя в хоккей. Я могу его навещать.
— Ясно, — отвечает мама, потрепав ее по голове.
Мне не нужно смотреть на мать, чтобы знать, что она обеспокоенно косится на меня. Но жизнь не может просто остановиться из-за паршивой ситуации, в которую я себя загнала. Шоу должно продолжаться. И дочки Баррена ЛаКонте должны явиться, чтобы поддержать его и команду.
Даже если это будет убивать меня изнутри.
Едва я распахиваю большую стеклянную дверь и выхожу на улицу, как горячий воздух сменяется морозным. Я чувствую, как сердце начинает колотиться, а ноги подкашиваться.
Я увижу Кэма впервые за несколько недель. И очень отстойно, что я не смогу к нему прикоснуться.
Кэм
Мы разминаемся, и хотя толпа шумит, я слышу лишь глухой гул, а все лица расплываются.
Все онемело. Мое тело. Мозг. Эмоции. По сути, вся моя жизнь.
Я буду топить себя в океанах спиртного и кучах травы и затевать драки, чтобы оставаться собой, если придется. Онемение гораздо лучше, чем думать о ней.
Я живу по инерции. Хожу на занятия. На тренировки. Я появляюсь в день игры. Но как только все заканчивается, я топлю себя во всем, что только могу найти. Я не знаю, что это за чувство в желудке, но оно точно не может быть нормальным.
Проблема в том, что когда я возвращаюсь домой и падаю в кровать, начинается круговорот мыслей, и я почти чувствую ее рядом с собой. Слышу ее голос, дыхание. Ее прикосновения, черт возьми, преследуют меня словно призрак. И когда я закрываю глаза, она прямо там. Но когда просыпаюсь утром, меня настигает холодная, суровая реальность того, что ее нет.
Эддисон вдохнула в меня жизнь. А без нее я чувствую себя ходячим мертвецом.
Игра начинается, и хотя он не должен этого делать, Броуди все еще защищает меня как может. Как бы хреново это ни звучало, я бы предпочел, чтобы он этого не делал. Я бы хотел, чтобы он позволил самому сражаться.