Плохая хорошая девочка
Шрифт:
— На работе? — Профессор поднял брови. — Ах, да, вы имеете в виду этот кабак…
— Трактир, профессор.
— Но как же так? Видите ли… Конечно, Элла уже давно не звонила нам. И, увы, никак не давала о себе знать. Но… честно говоря, я-то думал…
— О чем же вы подумали?
— Понимаете, у нас тут произошла, не без ее участия, одна неприятная история. И я просто подумал, что Элла чувствует себя виноватой и потому «не кажет глаз», не напоминает о себе. Это для провинившегося человека естественное
— Увы, Элла Фишкис никому «не кажет глаз», не только вам, — с довольно лицемерной печалью в голосе заметил Ростовский. — Причем уже довольно продолжительное время.
— Что же с ней могло случиться?
— А вам ничего в голову не приходит?
Профессор огорченно пожал плечами.
— Если бы знал, — горько вздохнул он, — если бы я знал…
— То? Что бы тогда?
— То я непременно бы вам сообщил!
— Непременно?
— Я вас провожу, господин милиционер.
И Горчицкий повел Юру к дверям.
— Огромная просьба… Если вам что-то станет известно, непременно дайте мне знать. И вот еще что… — Горчицкий достал бумажник и вытащил стодолларовую бумажку. — Не бросайте эти поиски. Я лично буду теперь очень волноваться. Кто бы мог подумать! Хорошо хоть, что моя жена ничего не знает — это ее просто сведет в могилу.
Юра не без удовольствия, но все-таки довольно растерянно взял протянутые деньги, пытаясь найти объяснение этой небывалой щедрости.
То ли уже сам вид человека из московской милиции рефлекторно вызывал у людей это желание — достать бумажник, то ли это действительно очень неприятно, когда тебя вдруг невольно уличают в равнодушии? В том, что ты за столько-то времени не удосужился взволноваться и даже заметить, что исчезла твоя родственница?
Уже спустившись по роскошной мраморной лестнице на первый этаж, где находились кафе и гардероб, Юра вдруг остановился. Вестибюль музея украшало огромное живописное полотно. Неизвестный художник очень доходчиво изобразил на нем долгий и нелегкий путь, пройденный человеком от обезьяны до его нынешнего состояния. Вот он какой вначале-то был: чуть не на четвереньках и со скошенным лобиком; потом чуть покраше стал, но все равно еще — не очень… «муму», одним словом… Неандерталец! А потом вона какой стал красавец. Как распрямился… и поднял гордо голову… хомо сапиенс… человек разумный!
Некоторое время Юра задумчиво, задрав голову, рассматривал поучительную картину. А потом вдруг развернулся и снова пошел на третий этаж, к профессору.
Ростовский вошел в его кабинет и протянул Горчицкому тетрадь.
— Совсем забыл. Милиция обнаружила вот это. Вы почитайте, профессор.
— Что это?
— Это называется «Дневник Эллы Фишкис».
— Дневник Эллы? — Профессор, еще больше побледнев, ошеломленно смотрел на Юру. — Дневник?
— Да. И, возможно, он проливает свет на исчезновение вашей родственницы.
— Но…
— И потом… Понимаете… Я бы хотел с вами посоветоваться, профессор.
— Посоветоваться?
— Да. Как со специалистом. Понимаете, мне рассказывал один старый летчик… Там было когда-то землетрясение… А потом все засекретили…
— Любопытно, любопытно… — вздохнул профессор Горчицкий, выслушав сбивчивый Юрин рассказ. — Место, судя по всему, действительно может оказаться уникальным… Флора, фауна…
— Однако больше всего меня интересуют, конечно, не флора и не фауна, профессор, а судьба вашей родственницы…
— Да-да… Разумеется!
— Я к вам сам зайду. Вы почитайте, почитайте, профессор… Я зайду. Завтра.
Пошел дождь. Погода была балтийская. Что под легкое свежее, из бочки, балтийское пиво и под угря копченого было очень уместно… Гармонично!
Вот ведь благородная рыбка этот угорь — или не рыбка? Червяк, по сути! — а какой вкус… Какой аромат… Как на языке тает. Пальцы жирные, а вкус благородный, не жирный… Вот загадка природы и гастрономии. А еще говорят — пиво с креветками… Ерунда… Вот с чем пиво-то следует вкушать!
Глядя на длинные зигзаги и дорожки, которые прокладывали на стекле дождевые капли, Юра не торопился. Здесь в ресторанах были такие цены, что на обломившиеся от профессора сто долларов можно было гулять и гулять.
Юра сидел у окна, и сквозь мокрое стекло ему был виден изгиб узкой средневековой мостовой — что выглядело крайне романтично…
Эх! Ростовский вздохнул и заказал еще кружечку… Такого же! Легкого светлого балтийского.
Дождь, улица, копченый угорь… И пиво.
Стихи, а не жизнь.
— Я потрясен… — Горчицкий вернул Юре тетрадь.
— В смысле? Значит, вы верите?
— Я верю, что этот дневник какая-то шутка, мистификация… Может быть, даже самой Эллы. Она вообще-то у нас девушка довольно изобретательная и остроумная.
— Да? А я слышал другие отзывы.
— Не знаю, с кем разговаривали вы на эту тему, но я нашу девочку знаю с детства.
— Так, профессор… Значит, вы думаете, что Прекрасная долина не существует?
— Как вам сказать… Все-таки ответ мой — отрицательный.
— Но есть свидетельство очевидца — старого летчика… Ведь после землетрясения, вполне возможно, что…
— Да-да, вы говорили…
— Ну вот!
— Вы хотите знать мнение ученого? — Мирослав Горчицкий недоверчиво покачал головой. — Я, конечно, со своей стороны кое-что проверил. Слова этого вашего летчика, например. Нельзя ведь доверять только ощущениям.
— Вот-вот, нельзя! — согласился Юра.