Плохая компания (из сборника"Завещаю свою смерть")
Шрифт:
Шмыгайловский напряженно раздумывал, потом почесал голову и жестом пригласил Мищенко присесть. Тот отодвинул стул и присел рядом.
— Наверное, следует позвонить Клебанову и убедить его подождать совсем чуть-чуть. Хотя бы пару недель, пока не появится какая-то определенность. Вот ты позвони и объясни ситуацию.
Мищенко кивнул.
— Ну, и последнее… — медленно проговорил Шмыгайловский. — С последним, наверное, придется поступить радикально.
— То есть? — поднял бровь Мищенко.
— Категорическим «нет». И тут мы имеем
Мищенко протестующе приподнялся на стуле.
— Они будут возражать, — уверенно сказал он. — Поднимется буча!
— Ничего, пусть бушуют, — равнодушно махнул рукой Шмыгайловский. — Побушуют и успокоятся.
— Прессу на уши поставят, — не соглашался Мищенко. — Кстати, Вахромеев и тут может вмешаться.
— А ему это зачем? Этот вопрос вообще не в его компетенции, так же, кстати, как и Гладких. Гладких вообще взял на себя не свою заботу. Почему мы должны поддерживать эту его прихоть?
Мищенко тяжело вздохнул.
— Старичок так просто не отступит, — наконец проговорил он.
— Придется отступить! — жестко ответил Шмыгайловский и припечатал кулаком по столу, словно ставя в этом деле жирную точку. — Значит, решили. Звони Клебанову и говори, что все решится в самое ближайшее время. А старичка не принимать. Всё!
— А похороны? — напомнил Мищенко.
— Ах да, совсем забыл! — Шмыгайловский нажал кнопку вызова, и вскоре на пороге появилась секретарша.
— Катя, у нас горестное событие, — серьезно произнес Шмыгайловский. — Умер Гладких.
— Вячеслав Андреевич! — широко раскрыла глаза девушка.
— Да. Так что пригласи ко мне Афанасьева. Или нет… Мне сейчас некогда, я напишу записку, пускай сделает все, что нужно. Если будут посетители ко мне или Олегу Николаевичу — нас нет на месте. Все понятно?
Катя кивнула. Она выглядела несколько обескураженной. И тем, что Гладких умер, и тем, что Шмыгайловский дал ей распоряжение, которых раньше не давал, — в самом деле, зам по хозяйственной части Афанасьев будет получать распоряжение из ее уст, а не от самого Шмыгайловского! Но последний быстренько нацарапал на листе бумаги записку к Афанасьеву и вручил ее секретарше. Она взяла записку и вышла из кабинета. Вслед за ней хотел подняться и Мищенко, однако секретарша тут же вернулась и сообщила:
— Геннадий Алексеевич, к вам посетитель…
Шмыгайловский бросил на нее уничижительный взгляд и произнес свистящим шепотом:
— Я же говорил, что занят!
— Я объяснила, но он сказал, что из МВД, — торопливо сказала секретарша в свое оправдание.
Сразу после этой фразы в кабинет уверенной походкой вошел высокий мужчина средних лет, с коротко стриженными темными волосами. Он зорким глазом мгновенно оглядел обоих чиновников и произнес:
— Добрый день. Сожалею, что побеспокоил, но обстоятельства не терпят. Полковник Гуров, МВД.
И помахал перед чиновниками удостоверением.
Гуров смотрел на двух чиновников, которые при его появлении прервали какой-то разговор и теперь молча глядели на него. Один из них, лысенький, маленький и весь какой-то скользкий, кашлянул и проговорил:
— Так я пойду, Геннадий Алексеевич…
— Идите, Олег Николаевич, — отрывисто произнес Геннадий Алексеевич и махнул рукой, словно в подтверждение своих слов.
Лысенький поклонился и хотел было вынырнуть из кабинета, однако Гуров бросил ему в спину:
— А вы случайно не Мищенко Олег Николаевич?..
Тот развернулся на ходу и несколько удивленно кивнул.
— Совершенно верно, моя фамилия Мищенко.
— Тогда я бы очень просил вас тоже остаться. Дело в том, что я планировал побеседовать и с вами тоже, а время мне очень дорого, поэтому я не хотел бы его тратить. Предлагаю побеседовать втроем.
Мищенко бросил быстрый взгляд на Шмыгайловского. Это был довольно крупный мужчина, с красноватым лицом и пышными седыми усами. Он грузно сидел в массивном кожаном кресле и смотрел на Гурова взглядом, казавшимся из-под густых, нависающих бровей суровым.
— Не возражаю, — густым голосом произнес он и пригласил садиться.
Гуров сел в кресло, которое только что покинул Мищенко, тот устроился в другом, постоянно бегая глазами и переводя их с одного предмета на другой.
— Первым делом хочу выразить вам свои соболезнования, Геннадий Алексеевич, — вспомнив наставления Орлова и сдерживая улыбку, произнес Лев. — И вам, Олег Николаевич. Вы лишились одного из ваших сотрудников, причем при трагических обстоятельствах.
— Да! — серьезно кивнул Шмыгайловский и нахмурился, отчего брови почти полностью закрыли глаза. — Ужасное несчастье!
— Огромная потеря для министерства! — скорбно вторил ему Мищенко.
Гуров решил поддержать игру.
— Вам приходилось работать с ним бок о бок, решать совместные проекты, — полувопросительно-полуутвердительно произнес он. — Говорят, Вячеслав Андреевич использовал в работе очень прогрессивные методы?
— Да, — важно кивнул Шмыгайловский. — Это был один из самых ценных сотрудников аппарата. Умный, деловой, с современными взглядами. Истинный демократ.
Говоря это, он подумал, что надо бы использовать данные эпитеты в своей надгробной речи над телом усопшего. Звучало хорошо, ему даже самому понравилось. И он воодушевленно продолжал:
— В нынешнее время очень важен командный дух. К этому постоянно призывают нас и президент, и премьер. И мэр города, следуя их примеру.
«Чувствуется советская партийная школа, — подумал Гуров. — Хотя словоблудием и сейчас занимаются не меньше!»
— То есть вашему ведомству удалось создать этот самый командный дух, — сказал Гуров.
— Да, — гордо подтвердил Шмыгайловский. — И во многом благодаря таким людям, как Вячеслав Андреевич. Нам будет его очень не хватать. Это был прирожденный руководитель.