Плохая война
Шрифт:
У ворот его встречал епископ. И хоть он был лет весьма преклонных, стоял пеший и без кареты, осеняя крестным знамением приближающееся воинство. Волков не поленился, слез с коня, встал перед святым отцом на колено, целовал перстень епископа и полу его одежды. Отец Теодор, по обыкновению, с колена его поднял и стал целовать троекратно. И говорил при этом негромко:
– Мало, сын мой и друг мой, мало кто делал для матери церкви в землях этих больше вашего. Пожалуй, никто другой на память мне не приходит, хоть живу я тут давно. Да, давно…
– То не я, святой отец, то Господь, – смиренно отвечал Волков, – поэтому и люди за мной идут.
–
Тут епископ обернулся, разыскивая кого-то глазами, и, найдя, поднял руку и позвал человека к себе. Кавалер увидел, как к ним идет важный человек в шубе, но на голове его был не дорогой берет из бархата, а простая черная шапочка с «ушами».
– Сын мой, дозвольте вам представить нашего нового бургомистра, – говорил святой отец, когда господин приблизился, – это господин Виллегунд. Господин бургомистр, это кавалер Иероним Фолькоф, господин фон Эшбахт.
Волков и бургомистр сначала раскланялись, а затем Волков первым протянул бургомистру руку. Лицо бургомистра было тяжелым, бледным, под серыми глазами мешки, и бургомистр Виллегунд заговорил, еще не выпустив руки кавалера:
– Надеюсь, кавалер, вы уделите мне время для разговора. В вашу честь город устраивает пир, может, там мы и переговорим?
– Отчего же не поговорить, – сразу согласился кавалер. – Я всегда рад разговору с добрыми и честными людьми.
– Господа, господа, – прервал его епископ, – дела потом, потом, сначала ход и месса. Нас ждут люди, они хотят вас видеть, кавалер.
– Да-да, – сказал бургомистр, соглашаясь с епископом, – господин Эшбахт, дозволите ли вы мне и моим людям стать в конец вашей колонны и пойти с вами?
– Конечно, господин бургомистр, – отвечал Волков, – пусть ваши люди становятся после моих, а вы становитесь прямо подле меня, под моим стягом.
– Сие невозможно, – господин Виллегунд опять поклонился, – эту честь я не заслужил, я же не бил горцев с вами.
– Я настаиваю, – сказал кавалер, ему было плевать на заслуги, ему нужны были союзники в городе, а разве может быть в городе союзник важнее, чем бургомистр, поэтому он продолжал: – Я хочу, чтобы со мной рядом на моем шествии был первый горожанин славного города Малена.
– Не смею отказать. – Бургомистр опять поклонился. – Сейчас только схожу за конем.
Когда он ушел, епископ, кивая головой, словно соглашаясь, заметил:
– Сие мудро, мудро. Фамилия Виллегундов очень старая, небогатая, но очень влиятельная. Держите их к себе ближе, они будут вам хорошим подспорьем.
Раз уж зашел этот разговор и образовалась свободная минута, пока шествие ожидало бургомистра, кавалер не стал искать другого случая и заговорил с епископом:
– Святой отец, кажется, у меня будут распри не только с герцогом, но и с графом Маленом.
– С молодым? – Отец Теодор сразу насторожился.
– С молодым.
– Это плохо, – сказал святой отец. – Старый граф не жилец, долго не протянет, скоро уже Теодор Иоганн станет девятым графом Маленом. А он неглуп, энергичен и способен на многое. И в чем же у вас вышел раздор?
– То мне неизвестно, я, кажется, о том вам писал. Я с ним не ссорился, а он вдруг принялся собирать местных сеньоров, звать меня на их суд за поединок с Шаубергом, любовником моей жены.
– Ах да, этот поединок наделал много шума,
Волков поморщился. Не о том говорил старый поп.
– Вместе, святой отец, вместе.
– Это очень хорошо, ищите в себе силы ее простить. Женщина по сути своей слаба и умом, и душою, живет позывами своей плоти, как животное, и спрос с нее мал. Во всем виноват мерзавец Шауберг, и думаю, что на том свете ему воздастся, так же как воздалось и на этом, – говорил ему епископ.
Да уж, совсем не об этом сейчас думал кавалер, он соглашался с попом и продолжал:
– Истинно, святой отец, только вот не Шауберг причина раздора.
– Конечно, не Шауберг. Шауберг только видимая причина. У вас с графом нет ли каких тяжб земельных? Ваши имения, кажется, граничат с имением Маленов.
– Граничат, – согласился Волков, но вспомнить какие-нибудь претензии со стороны графа не мог. – Нет, споров по земле у нас нет, вряд ли он соблазнится той моей землей, что граничит с его уделами. Там пустыня. Непонятна мне его неприязнь ко мне.
– Хорошо, – кивнул епископ, – я узнаю, отчего молодой граф вас невзлюбил.
Волков еще многое хотел обсудить с епископом, но тут приехал бургомистр, и разговор пришлось отложить.
Одна за другой бахнули на приворотных башнях кулеврины. Над стенами поплыл черный пороховой дым. Взвизгнули трубы, раскатисто забили «приготовиться» барабаны. И… колонна пошла. Впереди епископ, ничего, что стар, за ним служки с креслом-паланкином, вдруг святой отец притомится. Дальше статуя Богоматери в полный рост, вся золоченая – Рождество же. Дальше хоругви и иконы Богородицы всех размеров и стилей. Попы от всех приходов города, служки в дорогих одеждах, юные хористы пытаются петь. Какое там, разве перекричат они барабаны, трубы и колокола на всех соборах. За попами, как и положено, кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт, что прозван за свою ярость в вере Инквизитором, а за свою удачливость Дланью Господней. Лик его горд и холоден, а доспех так хорош, что и у самого герцога Ребенрее такого нет. Жаль, что великолепный фальтрок большей частью скрывает латы, видны людям лишь его наручи, перчатки да наголенники. Ну и шлем, который кавалер держит под мышкой.
По левую руку от него едет сам бургомистр, а за ними – совсем еще юный знаменосец кавалера фон Эшбахта. Он без головного убора и без шлема, но в доспехе, дерзкий красавчик, на которого с интересом смотрят все молодые, даже и замужние, женщины. Он упирает в правое стремя древко красивейшего большого, дорогого шитья стяга, левой рукой небрежно держит поводья. За его спиной на легком ветру едва шевелится бело-голубое полотнище со злым черным вороном.
А за ним уже едет первый офицер кавалера и отец знаменосца-красавчика Карл Брюнхвальд. За ним же его люди – тридцать человек. Все в сверкающей броне, все алебарды и копья с протазанами блестят. Дальше Рене и Бертье с их людьми, а после и чернобородый одноногий Роха со своими молодыми сержантами и стрелками. Все люди в одежде чистой, ни одного рваного башмака. Выглядят грозно. А уже за ними, не спрашивая позволения, стали пристраиваться все, кому не лень: и мастеровые со знаками гильдий, и члены городских коммун, и мельники со своими стягами, и торговцы солью, и мясники. Все, все имели свои знамена и знаки. И все были в лучших своих одеждах.