Площадь павших борцов
Шрифт:
Сталин молчал. Великая страна болезненно переживала два страшных поражения - под Керчью и под Харьковом. Это легко написать, но сколько осталось сирот, сколько слез пролито вдовами, сколько горя выпало матерям. Сейчас уже не проверить, сколько людей погибло, сколько попало в плен; известно, что из окружения вышло лишь 22000 человек. Среди них только два генерала - К. А. Гуров и А. Г. Батюня.
Сталин молчал. На этот раз он никого не винил, понимая, что виноват сам. Виноват в том, что отверг мнение Генштаба и пошел на поводу заверений Тимошенко, который заблуждался сам и вводил
Ах, как ему хотелось предстать перед миром в прекрасной роли "величайшего полководца всех времен и народов", а теперь... Хорошо владея собой, он встретил Хрущева вопросом:
– Немцы по радио хвастают, что взяли в плен больше двухсот сорока тысяч, почти четверть миллиона... Врут, наверное?
Никита Сергеевич и сам с ног до головы был виноват в том, что произошло, но, однако имел мужество не кривить душою:
– Правда, товарищ Сталин! Вся наша армия там осталась, а немцам сейчас нет смысла врать...
А кто виноват? Кого посадить? Кого расстрелять?
– Под Харьковом четверть миллиона да эти дураки Козлов с Мехлисом сдали под Керчью еще сто пятьдесят тысяч наших бойцов, вот и полмиллиона, словно корова языком слизнула...
Ни маршал Тимошенко, ни член Военного совета Хрущев не пострадали, и это понятно - почему. Признать их виноватыми для Сталина означало признать и свою вину за поражение под Харьковом, а он, великий и гениальный, все заранее предвидящий и все понимающий лучше других, ошибок за собой никогда не признавал. Но несчастного библейского козла отпущения, изгнанного в пустыню за чужие грехи, следовало отыскать, и, будьте уверены, читатель, он его скоро отыщет...
Только через месяц - 26 июня - Сталин признал:
– Под Харьковом нам выпало пережить катастрофу, подобную той, что случилась в четырнадцатом году с армиями Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии...
Поразмыслив, он дал указание для Совинформбюро!
– Сейчас народу надо сказать всю правду...
Но говорить правду народу - это не в характере Сталина, и потому холуйски-услужливое Совинформбюро признало, что под Харьковом "пропало без вести" 70 000 советских воинов.
– Пусть об этом знают враги и друзья, что мы, большевики, говорим только правду, - утверждал Сталин...
Да, я согласен, что тогдашние сводки казались нам жестоко-объективны, иногда поражая откровенностью в признании слабостей нашего командования. Возможно они порой выглядели даже излишне трагически. С какой целью? Эта обостренная доля правды должна была еще раз напомнить союзникам, что хватит уже "стоять с ружьем, приставленным к ноге", что второй фронт крайне необходим. Враги тоже понимали это. Германский историк Типпельскирх писал:
"Открытое признание (Сталиным) поражения было первым, но не последним призывом русских к своим союзникам - не оставлять их будущим летом одних выдерживать натиск немцев..."
Мнимая откровенность Сталина была, по сути дела, призывом о помощи.
– Черчилль, - говорил
Сталин по-прежнему был твердо уверен в том, что летом немцы снова будут наступать на Москву. Напрасно наша разведка проникла в тайны кабинетов ОКВ и ОКХ, докладывая "наверх", что летом вермахт будет развернут в двух направлениях - на Кавказ и на Волгу, но переубедить Сталина было невозможно:
– Гитлер верен своему правилу! Захватив столицу в Европе, он уже считался победителем всей страны...
В таком случае фельдмаршалу фон Клюге (командующему "Центром") было совсем нетрудно укрепить товарища Сталина в его несомненной правоте, и он очень искусно проводил операцию "Кремль", чтобы наш дорогой товарищ Сталин и остался в дураках.
Немецкая авиация демонстративно вела аэрофотосъемку подступов к Москве, полевые радиостанции "Центра", обычно осторожные, болтали о передислокации частей, в сумках убитых офицеров все чаще находили планы окраин столицы, партизаны докладывали, что немцы мастерят столбы дорожных указателей - на Москву! Немецкие офицеры, угодившие в наш плен, на допросах охотно показывали, что сейчас фельдмаршала Клюге интересует оперативная линия: Тула - Москва - Калинин. Если суммировать все эти данные, сомнений не возникало: враг уже готов повторить удар по нашей столице
Сталину доложили, что Клюге ведет сильные атаки на московском направлении, и, наконец, перед ним на стол выложили подлинный приказ фельдмаршала от 29 мая. Вот его начало:
"Документ No 1"
Командование группы армии "Центр". 22 экземпляра.
Штаб 29.05.1942 г. 20-й экземпляр
Оперативный отдел. No 4350042. Штамп: Совершенно секретно!
Совершенно секретно Содержание: "КРЕМЛЬ"
Документ командования Документ командования 6-й
Передавать только офицерам
ПРИКАЗ О НАСТУПЛЕНИИ НА МОСКВУ
– ---------------------------------------------------------------------
(карта 1 : 1000 000)
1. Главное командование сухопутных войск отдало приказ о возможно скорейшем возобновлении наступательной операции на Москву..." и так далее.
Даже первого пункта этого приказа Сталину было достаточно, чтобы он окончательно уверовал в свои предначертания.
– Вот!
– говорил он, даже довольный.
– Теперь ни у кого не может быть сомнений относительно летних планов Гитлера...
Наш историк А. М. Самсонов признает: "Тот факт, что Советское Верховное Главнокомандование не разгадало подлинных намерений противника на летнюю кампанию 1942 г., позволяет предполагать, что это крупное дезинформационное предприятие фашистов не осталось без последствий".
Смею думать, что Сталин еще более утвердился в своем ошибочном мнении после того, как маршал Тимошенко доложил ему с фронта:
– Товарищ Сталин, по моему глубокому убеждению, противник в настоящий момент на юге уже мною ослаблен, способный лишь на вспомогательные удары. Все свои главные силы он придерживает, конечно, для нового удара по Москве...