Площадь павших борцов
Шрифт:
План операции "Кремль" и эти прогнозы маршала Тимошенко имели одну общую дату - 29 мая. Конечно, это случайное совпадение, какими история иногда любит шутить над нами.
...Эта глава была уже написана мною, когда вдруг недавно, буквально на днях, я раскрыл свежий номер "Военно-исторического журнала" и понял, что Сталин все-таки отыскал главного виновника разгрома армий Тимошенко под Харьковом. Им оказался, конечно же, Иван Христофорович Баграмян!
"Товарищ Баграмян, - диктовал Сталин, - не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку
Длинные колонны наших военнопленных - несчастных.
Виноватого нашли! Легендарный "стрелочник" необходим...
* * *
В самом конце мая Харьковская операция закончилась, и Паулюс спросил своего квартирмейстера фон Кутновски:
– Каковы потери моей армии в минувшем сражении?
– Двадцать две тысячи.
– Почему такая округленная цифра?
– Калькуляция потерь подведена лишь условно. Много пропавших без вести, еще отыскивают раненых. Кажется, - добавил Кутновски, - мы с трудом выбрались из этого кризиса?
– Да, - не скрывал от него Паулюс, - под Харьковом иногда возникали моменты, когда я думал, что город придется оставить. Но виновником моих опасений было упорство русского солдата, а никак не упрямство маршала Тимошенко... Впрочем, Наполеон был прав: Бог всегда на стороне больших батальонов!
Полковник Адам настраивал радиоприемник. Из трескотни эфирных помех вдруг выделилось имя Паулюса. Берлин голосом Ганса Фриче возвестил о том, что генерал-лейтенант танковых войск Фридрих Паулюс за полный разгром армии маршала Тимошенко возводится фюрером в кавалеры Рыцарского креста.
– Признаюсь, - сказал Паулюс, - я надеялся на следующий чин генерал-полковника. Но стоит радоваться и кресту, ибо получение его сопряжено с приятным визитом в столицу.
Самолет приземлился в Темпельгофе лишь в два часа ночи, и Паулюс был безмерно удивлен, встретив Франца Гальдера, который ждал его. Скупо поздравив с наградой, Гальдер сказал:
– Мне без вас трудно работается, вы умели ладить с этим психопатом, а мы с ним грыземся, словно бродячие собаки из-за каждой кости. Я с трудом переношу его оскорбления, от которых краснеют не только стенографистки, но даже Кейтель с Йодлем... Садитесь в мою машину, дорогою переговорим.
– Едва захлопнув дверцу, Гальдер сразу же начал бранить фюрера за непонимание самых насущных законов стратегии.
– После ошеломляющей победы под Харьковом разве не абсурдно ли последующее расчленение армий на две группировки с дирекцией - на Кавказ и на Сталинград. Русские передушат нас там поодиночке...
Паулюс никак не желал драматизировать летние планы:
– Что бы вы сделали на месте фюрера, Гальдер?
– Сейчас мне хватило бы лишь одного Сталинграда.
– Но тогда моя шестая армия образует невыгодный клин с необеспеченными флангами от Воронежа до Ростова, вот тогда-то меня русские и задушат...
Гальдер сказал, что падение Воронежа (со стороны барона Вейхса) и возврат Ростова (со стороны Клейста) будут обеспечены в ближайшее время.
– Таким образом, ваша боязнь за свои драгоценные фланги отпадает сама по себе. Дело не в этом!
– многозначительно произнес Гальдер
Машина мчалась во мраке, пронзая улицы Берлина, еще два-три поворота, и они выедут на Альтенштайн-штрассе.
– Вы, кажется, не поняли меня, - продолжил Гальдер.
– Выходом к Волге я бы разом перекрыл все краны, из которых русские черпают горючее, и Красная Армия скончалась бы сама в жестоких корчах топливной дистрофии. Но при этом нам не пришлось бы штурмовать Эльбрус и залезать в Баку!
– И вы ждали меня, чтобы...
– Ждал. Чтобы просить вас, Паулюс, при свидании с фюрером убедить его высочайшее невежество в стратегической выгоде одного лишь сталинградского направления.
– Обещаю. Но при условии. Если ваши оперативные сентенции не нарушат ритуала моего награждения...
(Оба они, и Гитлер, и Гальдер, желали выиграть войну, теперь уж если не оружием, то хотя бы топливным дефицитом советской промышленности, конкретным наличием советских двигателей. Но подходили к этой победе разными путями. Гитлеру хотелось сосать горючее прямо из нефтяных скважин Кавказа, а Гальдер) более осторожный, желал лишь перекрыть Волгу, которая в те годы была для нас главным "нефтепроводом". Мне, автору, трудно давать оценку вражеским рассуждениям. Я сошлюсь на мнение видного английского историка Лиддела Гарта; в книге "Стратегия непрямых действий" он писал о планах вермахта на Кавказе: "Это был тонкий расчет, который был ближе к своей цели, чем принято думать...")
Дома Паулюса не ждали; разбуженная его появлением жена, оказывается, все уже знала - по газетам.
– Рыцарский крест, - горячо шептала она, - к нему бы еще мечи и дубовые листья. А потом и жезл фельдмаршала... Ах, Фриди! Как я счастлива, что стала твоей женой... Мне последние дни все чаще вспоминался давний Шварцвальд, наша первая прогулка в горы, где у тебя закружилась голова.
– Коко, спасибо тебе за все!
– отвечал Паулюс.
– Но голова у меня кружится и теперь. Я трудно переношу всякую высоту...
Берлин сильно изменился. Высокие заборы отгораживали здания, уничтоженные английскими фугасками. Прохожие выглядели озабоченно. Семью Паулюса нужда не коснулась, но другие - не элита общества!
– получали в неделю 250 граммов сахара, столько же маргарина, который иногда заменяли свекольным мармеладом. На все продукты были введены карточки, ордера-бецугшайны - на одежду и обувь, особые талоны - купоны - на обед в ресторанах. Горничная рассказывала Паулюсу:
– Множество талонов и карточек! На случай отпуска, болезни и регистрации брака. Карточки для тех, кого еще не бомбили, и карточки для тех, кто уже испытал это безумное удовольствие, для инвалидов другие - с повышенной калорийностью. Если бы не посылки солдат с Украины, я не знаю, как бы мы тут жили...
В подворотнях Берлина торчали безногие и безрукие калеки. Выкриками на ломаном русском языке они давали понять, что побывали на Восточном фронте. Их выкрики, порою грубые, иногда безобидные, зачастую предназначались тем же русским людям, насильно угнанным в Германию, и теперь эти "рабы" ковырялись лопатами в канавах, они чистили трамвайные пути, разбирали руины зданий... Странно, что на московских радиоволнах слышались задорные частушки, а немцы казались подавленными.
Бархатный воротник генеральского мундира ласкал шею Паулюса, которую облегала лента Рыцарского креста. Гитлер долго тряс руку, заглядывая прямо в глаза: