Плоский мир
Шрифт:
20-го марта, то есть на следующий день после ссоры, он заявился к Григорию с извинениями; тот принял их, но скорее равнодушно, чем даже холодно, после чего Вадим попросил его позвать Дарью.
— Она ведь у вас, не так ли?
— Зачем она вам нужна?
— Я хочу извиниться и перед ней тоже, — сказал Вадим.
— В этом нет необходимости. Я передам ей ваши извинения, если вы так этого хотите, а теперь я прошу вас уйти.
Вадим принялся настаивать; он говорил Аверченко, что прожил с его женой достаточно времени, чтобы заиметь друг перед другом какие-то обязательства, и теперь он
— Мы благодарим вас, но это лишнее, — тут же вмешался Аверченко, и стал уже закрывать дверь, но Вадим успел схватиться за нее рукой.
— Но ведь учитывая ваши неприятности, ей действительно опасно здесь находиться — вы и сами это знаете.
— Опасно? Ничего подобного. Извините, теперь мы не нуждаемся в вашей помощи.
— Но что же изменилось? — поинтересовался Вадим.
— Я не собираюсь вам это объяснять. Прощайте, — и захлопнул дверь.
Этот эпизод Вадим пересказал мне в тот же день при нашей встрече. Что я мог сделать? Стоило ли и дальше пытаться убедить его отступить? Я уже понял, что он меня ни за что не послушает, а если я напомню ему о гордости, попросит убраться ко всем чертям. Я спросил его, что он теперь собирается делать.
— Я верну ее, — ответил он.
— Ты будешь бороться за человека, который тебя ни во что не ставит?
Вадим бросил на меня секундный взгляд, и я понял, что мои слова угодили в цель. Но он тут же взял себя в руки и, помедлив немного, произнес:
— Я не позволю ей уйти от меня так.
— Это бессмысленно, — сказал я.
— Мне плевать. Я найду способ вернуть ее.
Днем позже ко мне зашел Мишка. Он стал расспрашивать меня, куда я исчез и почему не звоню.
— У тебя неприятности?
— С чего ты взял?
— Калядин сказал, что ты пребываешь в плохом настроении.
— Калядин? — переспросил я, словно бы не мог понять, о ком идет речь, но на самом деле старался сообразить, когда это Павел успел сделать обо мне такое заключение, и тут вспомнил, что на днях встретил его на улице, — ах, да… но он ошибся, у меня все в порядке.
— Послушай, мы ведь с тобой друзья, и всегда и во всем друг другу доверяли…
— Разумеется, — я перебил его, и он удивленно покосился на меня; конечно, мне стоило согласиться, но только не обрывая его на полуслове, а теперь, поскольку я совершил тактическую ошибку, Мишка и сам почувствовал неладное — ведь он всегда только казался простачком, а на самом деле интуиции у него было хоть отбавляй; тем более, это касалось людей, которых он хорошо знал.
По лицу его скользнула легкая тревога, а потом он продолжал:
— …поэтому если у тебя что-то случилось, я всегда готов помочь.
— У меня все в порядке, — твердо повторил я.
Он изучал меня с минуту, потом вдруг осмотрелся по сторонам и спросил:
— А где Татьяна?
— Ушла в клуб. На рок-концерт.
— Одна?
— Нет, с другом.
— Хочешь, я пойду с тобой.
— Лучше не надо. Я уже позвонил им и сказал, что приду один.
— Все же я не понимаю, почему мне нельзя…
— Послушай, — я повернулся и взял его за плечи, — не обижайся, ладно. У меня действительно все хорошо.
— Прости, но я этого не вижу.
— Хочешь, приходи к нам на днях, — предложил я, игнорируя его слова, — но сегодня я действительно не могу.
— Хорошо, когда?
— Еще не знаю, — я снова отвернулся, — я позвоню тебе завтра и скажу все точно.
В клубе я их не нашел; бармен сказал, что белокурая девушка и мужчина с бакенбардами ушли четверть часа назад.
Я тут же позвонил Тане, но ее телефон был выключен. Я снова обратился к бармену:
— Вы не знаете, куда они отправились? Может, слышали из разговора?
— Нет, ни слова.
Я понял, что мне остается только гадать, и после недолгого раздумья решил попытать счастье и поехать в гостиницу. Я не ошибся — выйдя минут через пять на центральном проспекте, я увидел Олега, стоящим у винной лавки напротив отеля. Я не обратил особого внимания, когда бармен сказал о «человеке с бакенбардами», но теперь обнаружил, что вид Олега снова изменился, — (слава богу, не так сильно, как в прошлый раз, иначе я вряд ли сумел бы узнать его издалека), — помимо этих самых бакенбард, я заметил немного переменившийся оттенок волос: из черных они сделались темно-каштановыми.
— Ей-богу, Олег, на вас посмотреть — и впрямь вообразишь, будто вы от кого-то скрываетесь.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
— А-а, это вы? Скрываюсь, говорите? Понятно, вы о моей переменчивой внешности.
— Я, быть может, и раньше сталкивался с чем-то подобным, — знаете, каких только эксцентричных людей не встретишь среди художников: они делают себе пирсинг, отращивают или остригают волосы, пользуются косметикой, — но чтоб такая быстрая перемена имиджа, — нет, подобного я еще не видел.
— Вот поэтому я и не художник, — сказал Олег.
Я рассмеялся.
— Извините, что не дождались вас в клубе.
— Пустяки, — отмахнулся я, делая вид, что совершенно не встревожен.
— Мы хотели позвонить вам, но у Тани сел телефон. Слушайте, вас устроит «Кларет»?
— Что? — не понял я.
— Я говорю о вине, — Олег взял бутылку с прилавка и передал ее мне.
— Да, вполне, если мы собираемся пообедать. Таня осталась у вас в номере?
— Да.
— В таком случае, давайте поспешим к ней, она, наверное, уже заждалась.
Я понимал, что Вадим может совсем потерять голову и наделать глупостей, поэтому решил как можно чаще наведываться к нему, — так я мог если не контролировать ситуацию, то хотя бы попытаться предотвратить нежелательное развитие событий. Вот что я выяснил, зайдя к нему через два дня. Возможно он, зная мою позицию, не стал бы рассказывать об этом сам, но поскольку я этим интересовался, его резонное желание с кем-нибудь поделиться одерживало вверх.
— Я установил наблюдение за домом, — сказал он.