Плоть (авт. сборник)
Шрифт:
Чентес связался по телефону с полицейским постом в десяти километрах от дома Эмерсона. Жардин и Брехт вышли из машины. Сзади хлопнули дверцы — из второго автомобиля выскочили охранники. Карфакс хотел присоединиться к ним, но Чентес приказал:
— Вы остаетесь здесь!
Возможно, эта мысль была сама по себе и хороша, если машина пуленепробиваема, и в том случае, если людям Вестерна неизвестно, что это не так. Вполне возможно, что как раз сейчас они целятся в нее из противотанкового ружья.
Однако, если в кузовах были люди, они бы выскочили из них. Но этого не произошло. Оба грузовика,
Он открыл окно, высунулся и позвал:
— Эй, Чентес! Вы видите водителей!
Чентес вышел на обочину, приложил руку козырьком к глазам и выругался.
— Они несутся как угорелые к нескольким легковым машинам, которые только что показались!
Карфакс распахнул дверь и пулей вылетел из машины.
— В кусты! — крикнул он. — Скорей! В этих грузовиках должна находиться взрывчатка!
За ним следом выскочила Патриция. Охранники какую-то секунду глядели на него, затем рассыпались кто куда. Он ухватил Патрицию за руку и поволок к речушке, проходящей метрах в сорока от дороги. Между нею и дорогой стоял ряд платанов, посаженных еще дедом Эмерсона. Через несколько секунд Карфакс и Патриция скатились по илистому склону в воду. Тяжело дыша. Патриция открыла рот, но Карфакс так и не услышал, что она хотела сказать.
XIX
Сознание вернулось к нему вечером следующего дня. Он был абсолютно глухим, а голова трещала так, словно была одета на кол. Лицо чудовищно распухло. После того, как слух мало-помалу возвращался, он вздрагивал от каждого звука. Левое ухо, поврежденное еще при взрыве особняка Вестерна, совсем не подавало признаков жизни. Доктор считал, что оно вряд ли когда-нибудь сможет служить своему хозяину.
Два взрыва в кузовах, содержащих примерно по 50 килограммов динамита, повалили огромные платаны и обрушили верхнюю часть берега речушки на них с Патрицией. Полиция вполне могла бы не заметить их, если бы из грязи не торчала ее рука. И они неизбежно задохнулись бы, придавленные несколькими дюймами земли.
Больше никому не удалось спастись. Жардин был единственным, чье тело сравнительно не пострадало. Он тоже нашел убежище в речушке, но, должно быть, высунул зачем-то голову за секунду до взрыва. Вскрытие обнаружило у него в мозгу обширное кровоизлияние.
— Если бы стены кузовов не оказали некоторое сопротивление взрыву, вы неизбежно бы погибли, — сказал врач.
Карфакс, разумеется, не мог его слышать, но великолепно умел читать по губам.
Позже он прочел в газете, что водителей грузовиков найти не удалось. И еще о том, что Эмерсон был убит, а Лангер ранен через два дня после засады. Они только вошли в вестибюль «Стайвизант — отеля», когда двое убийц выпустили в них шесть пуль. Телохранители сенатора застрелили их на месте. Позже трупы опознали. Это были Лео Конгтон и Умберто Корнелли, имеющие длинный «послужной» список и отсидевшие по пять лет за вооруженное нападение с целью убийства.
Лангер, посетив Карфакса неделей позже, сообщил, что связь между ними и Вестерном доказать не удалось.
— Скорее всего, они сознательно пошли на смерть. Видимо, Вестерн предложил им новые тела, — предположил Карфакс.
— Несомненно, — согласился Лангер. — Им очень нужны были новые тела. У Конгтона было негнущееся колено и глубокие ножевые раны на теле. Корнелли страдал сифилисом третьей стадии, его лицо могло бы повергнуть в ужас чудовище Франкенштейна. Вестерн умело подбирает себе агентов.
— Теперь мы можем с уверенностью утверждать, что он имеет агентов в нашей организации.
— Джексон, один из моих телохранителей, — угрюмо произнес сенатор, — в тот день не вышел на работу. Еще исчез Вейнер, один из моих младших секретарей. Никто из них не должен был, как я считал, знать о наших планах, но они оба видели вас. Само собой, что могут быть и другие, поэтому сейчас мои люди заняты тщательной перепроверкой всех, кто занимает сколь-нибудь близкое ко мне положение.
Поднявшись со стула, Лангер невольно поморщился и погладил перевязанную руку. Отрикошетившая 9-ти миллиметровая пуля задела только бицепс, но рука до конца жизни будет слабой. А сама жизнь, подумал Карфакс, может быть короткой.
— Я не буду больше ждать, пока наше досье пополнится новыми фактами, — сказал сенатор. — Завтра президенту и всем членам правительства будут почтой отправлены все документы, которыми мы располагаем. Эти же материалы поступят в средства массовой информации. Не знаю, во что это выльется, но точно уверен, что Вестерну придется давать показания следственной комиссии. И он не осмелится организовать новую попытку убийства.
— Не стоит быть слишком уверенным в этом, — вздохнул Карфакс. — Возможно, Вестерн и оставит нас в покое, но вы забываете о толпах фанатиков, для которых он является богом.
— А для других — антихристом, — добавил Лангер. — Во всяком случае, он тоже не будет чувствовать себя в полной безопасности. Не удивлюсь, если за ним устроит охоту толпа линчевателей.
— У них не будет никаких шансов. Комплекс Мегистуса представляет собой крепость. Там есть даже круглосуточный патруль в воздухе, вооруженный пулеметами. Разрешение на это Вестерн получил после взрыва своего особняка — там, где уже был один маньяк, может появиться другой.
— Знаю. Не учите дедушку уму-разуму.
Карфакс тяжело вздохнул. Ему уже изрядно надоела эта поговорка. Но не стоило этого показывать. Лангер был как раз тем человеком, который мог возглавить борьбу с Вестерном. Беспощадный, как и противник, Лангер не остановился бы и перед убийством, если бы этого требовали обстоятельства. По крайней мере, так считал Карфакс.
На следующий день документы были опубликованы в печати. «Нью-Йорк Таймс» посвятила им специальный раздел, включающий «Воззвание к народам мира» Лангера и редакционные комментарии к нему. Телевизионные передачи были прерваны продолжительными специальными выпусками, а программы новостей посвятили этому почти все свое драгоценное время. К утру следующего дня Белый Дом буквально захлестнули потоки писем и телеграмм. Половина их принадлежала сторонникам Вестерна, половина — противникам. Почти каждое восьмое письмо содержало настолько непристойные выражения, что газеты с приличной репутацией не смогли напечатать их даже в эпоху вседозволенности. Письма приходили как от сторонников, так и от противников Вестерна.