Пляска смерти

Гамильтон Лорел Кей

— Не сядем и не обсудим, — сказал Ашер горько, — потому что будет очередной кризис и очередная причина отложить разговор.

— Даю тебе слово, что Натэниел, Анита и я сядем с тобой и обсудим. За остальных обещать не могу.

Ашер обратил ко мне морозно-голубые глаза.

— Он говорит от твоего имени?

— Говорит, — кивнула я.

Ашер обернулся к Жан-Клоду:

— А ты, мастер?

В последнем слове прозвучал явный сарказм.

— Я не стану во всем связывать себя словом Мики, но в этом я согласен. Мы все обсудим детально,

если только ты согласишься какое-то время не поднимать эту тему.

— Твое слово, — сказал Ашер.

— Мое слово.

Ашера как-то отпустило, будто энергия высвободилась. В комнате стало светлее и дышать легче.

— Я буду вести себя прилично. И спасибо тебе, Мика.

— Не благодари, Ашер. Ты входишь в жизнь Аниты. Если мы хотим, чтобы у нас получалось, надо друг с другом говорить.

— Всегда идеален, да? — спросил Ричард, и уже его злость подняла жар в комнате.

— Нет! — вмешалась я. — Хватит ссор. И пока я сегодня не съезжу к доктору, здесь каждый будет вести себя, черт побери, как взрослый. Это ясно?

У Ричарда хватило такта смутиться. Он кивнул.

— Постараюсь. Унаследовать твой характер — это чертовски затрудняет не беситься каждый раз. — Он слегка засмеялся. — Если это лишь тень того, как все время злишься ты, я восхищен, что ты не стала убивать всех подряд. Такая ярость — это что-то. — Он посмотрел на меня, и сотни эмоций были у него в глазах. — Ты мне когда-то сказала, что твой гнев — это как мой зверь, и я тебе не поверил. Сказал, что твой гнев с моим зверем и в сравнение не идет, что ты не знаешь, о чем говоришь. Я ошибся. О Господи, Анита, сколько же в тебе ярости!

— У каждого свое хобби, — ответила я.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Ты должна научиться сдерживать гнев, Анита. Если тебе действительно предстоит перекинуться, то сперва надо научиться им управлять.

Лицо его стало серьезным, и он подошел так близко, что мог коснуться моего лица. Когда он это сделал, наша энергия прыгнула к нему, и давая силу, и прося ее. Мы с Ричардом отдернулись одновременно, потому что это было почти больно — как электрический удар.

— Ну и ну, Анита!

Ричард потер руку. Я свободной рукой тронула свое лицо. Кожу покалывало там, где он дотронулся.

— Я полностью открыла щиты между нами тремя.

— Ты можешь совместить энергию двух триумвиратов Аниты? — спросил Мика.

— Совместить? — переспросил Жан-Клод.

— Удвоить энергию, — пояснила я.

— Поскольку до сих пор никто не создавал двух триумвиратов одновременно, ответа у меня нет. Эта энергия ответила на прикосновение Ричарда.

Я потерла щеку:

— И еще как.

— Тебе больно? — спросил Ричард.

Я покачала головой:

— Только покалывает.

Он кивнул и потер руку о джинсы, будто пытался стереть это ощущение.

Открылась дверь ванной, и вышел Лондон, уже полностью одетый, поправляя галстук, черный на черном. Если не считать глаз, до сих пор черных от силы, вид у него был

как обычно. Он остановился, оглядел нас всех, потому что мы все на него смотрели. Лицо у него было надменное — его вариант непроницаемой маски. Я глядела на него и не могла поверить, что у нас был секс. Он никогда не светился на моем радаре мужиков, а теперь стал пищей. Чертовски забавный мир.

— Где все? — спросил он с той же холодной надменностью, не соответствовавшей вопросу.

— Охранники просили разрешения уйти, — сказала я, — а когда ушли все остальные, честно, не помню.

Лондон, не глядя на меня, пошел вдоль кровати. Он снова был тем же холодным и замкнутым, будто секса и не было. Он уже почти обошел кровать, как нога его запуталась в сброшенных на пол покрывалах, и он хлопнулся. Рукой он зацепился за кровать, встал на колени и уставился на нас как кошка, которая только что нечаянно что-то сбросила и пытается сделать вид, что это было намеренно.

Опираясь на кровать, он встал, дернул упавшее покрывало, несколько раз пихнул его ногой, держась за стойку. Пихнул ногой, будто какого-то врага, которого надо уничтожить. Когда пол достаточно очистился, он снова огладил на себе одежду и стал аккуратно обходить кровать. Зацепился плечом за стойку и снова свалился на кровать. На этот раз он сумел на нее сесть, не оказаться на полу, но и подняться тоже не пытался. Так и сидел, очень прямо, в черном костюме. И глядел в стену перед собой.

— Ты пьян, — сказала я.

Он кивнул, не оборачиваясь:

— Не совсем точно, но как описание сойдет.

Жан-Клод обошел кровать, встал перед ним, вгляделся, и я не видела, встретил Лондон его взгляд или нет.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Жан-Клод.

Кто-то захихикал — высоким, почти истерическим смехом. Я не сразу поняла, что это Лондон. Он свалился на кровать, широко раскинув руки, свесив ноги за край, и так и лежал, черный на светлом, хихикая, потом хихиканье перешло в хохот, и Лондон отдался весь этому хохоту, как раньше ardeur’у. Это был хороший, ясный смех, приятный звук, но никто из нас не присоединился, потому что Лондон не смеется. Это не Темный Рыцарь с его любовью к темноте и нелюбовью ко всему остальному. Этот смеющийся, приятный джентльмен на кровати — это кто-то другой, кого мы никогда раньше не видели.

У него из глаз катились слезы, чуть розоватые, как всегда у вампиров. Он закинул голову назад, чтобы посмотреть на меня.

— Я хотел от тебя скрыть, но все равно не получилось бы.

— Что скрыть? — спросила я почти испуганным голосом.

— Каким наслаждением ощущается ardeur. Белль когда-то сказала, что не знает никого другого, кто так хорошо питал бы ardeurили так быстро к нему пристрастился бы, как я.

Смех исчез из его глаз, оставив опустошенность. От такой радости — к такой заброшенности, и в одно мгновение.