Пляжная музыка
Шрифт:
— Никак не могу привыкнуть к автоматам в аэропорту, — сказала она.
— Зато краж в магазинах стало меньше, — заметил я. — Дай-ка куплю тебе здесь капучино. К выходу на посадку меня не пропустят.
— Из-за терроризма?
— Наверное. С Красными бригадами, похоже, справились. Но ООП [47] все еще не угомонится. Ливия не дает о себе забыть. ИРА тоже может что-нибудь выкинуть. Даже на Корсике поднялось освободительное движение.
47
ООП —
— В таком случае зачем ты здесь живешь?
— А разве Атланта не стала в прошлом году криминальной столицей? Самое большое число убийств в Штатах.
— Да, но в аэропорту там совершенно безопасно, — возразила она.
Мы пили капучино и наблюдали за ярко одетыми саудовцами, вошедшими в здание аэропорта. Они прошествовали мимо большой группы из Ганы, облаченной в национальный одежды. Пока стоишь в римском аэропорту, то мимо проходят представители самых разных стран, и я не перестаю удивляться этой связи со всем миром. Я почти физически ощущаю здесь любовь к путешествиям, чувствую, как в крови людей вскипает адреналин, когда они поднимают глаза на электронные табло и сверяют их данные с мелкими цифрами на своих аккуратно выписанных билетах. Аэропорт — это место, где я практически могу видеть, как движется время. Люди просачиваются через двери и ворота, словно песок в песочных часах.
— Джек, наверное, мне незачем говорить тебе об этом, но Ли — потрясающий ребенок. Ты отлично ее воспитываешь.
— Я просто наблюдаю, Марта. Она растет сама по себе.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты привез ее домой!
— Я этого не сделаю, — как можно мягче ответил я. — Извини, Марта.
— Обещаю: сцен не будет.
— Как ты можешь это обещать? С таким-то отцом.
— Ты что, всегда его ненавидел? — тихо спросила она. — Даже когда был ребенком? Наши дома стояли впритык друг к другу.
— Нет, я стал его ненавидеть, только когда узнал поближе. Думаю, это началось после того, как Шайла вышла за меня, а он сидел шиву [48] .
— Мама умоляла его не делать этого.
— А когда после смерти Шайлы он сидел шиву во второй раз, я стал «ценить» его еще больше.
— Он правоверный еврей. И в тот раз он был прав.
— Но, черт возьми, он был совсем не прав, когда сделал это после нашей свадьбы! — взорвался я.
48
Сидеть шиву — у евреев соблюдать семидневный траур по умершему родственнику.
— Повторяю, он считал, что поступает как правоверный еврей.
— И как плохой человек. Марта, а ты сама-то любишь отца? Шайла точно не любила.
Марта на мгновение задумалась.
— Я уважаю его, Джек. Жалею его. За все, через что ему пришлось пройти.
— Через что бы ему ни пришлось пройти, миру он отплатил сполна.
— Он говорит: то, что ты скрываешь от него внучку, — самая жестокая вещь, с которой он когда-либо сталкивался, — сказала Марта.
— Получается, что Джек Макколл переплюнул
— Он не виноват в том, что он такой, какой есть, и в том, что не может не страдать.
— И я тоже, Марта. Ну все. Тебе пора идти.
Перед воротами досмотра мы обнялись и долго стояли, прижавшись друг к другу.
— Марта, не могу не отдать тебе должное. Это было очень смело с твоей стороны. Ты не побоялась рискнуть, и я это оценил.
— Надеюсь, это только начало, Джек. Мы бы хотели, чтобы Ли стала частью нашей жизни. Мама мечтает с тобой увидеться.
— Поблагодари ее. Я подумаю.
— Ты и Шайла, Джек… — задумчиво произнесла Марта. — Никогда не понимала, что вас связывало.
— И не ты одна, — бросил я вслед Марте, которая уже направилась к воротам досмотра.
Я вернулся домой и до вечера работал над статьей о Венеции и отеле «Гритти палас». Мне нравится писать о разных городах и местной кухне, поскольку это помогает отвлечься от наболевших вопросов.
Для того чтобы уловить истинный дух каждой страны, где я побывал, и позволить читателям понять, к чему трепетнее всего относятся местные жители, я тружусь денно и нощно, обращая свою тоску по дому в нечто вроде Священного Писания. Для меня писать о Венеции всякий раз как брать очередной барьер. Город напоминает павлиний хвост, распущенный над Адриатикой, его бесконечное очарование, отраженное в воде, вызывает желание найти новый тайный язык, украшенный незатертыми словами, которыми можно было бы описать Венецию иностранцам. И здесь я каждый раз перед лицом этой вечной красоты страдаю от несовершенства языка. Часами я бьюсь над тем, чтобы сделать этот переполненный туристами город своим и только своим, стараясь найти нечто такое, что могло бы удивить даже венецианцев.
Закончив статью, я написал четыре рецепта, полученные от различных венецианских шеф-поваров, и адресовал статью редактору колонки «Бывалый путешественник» в «Нью-Йорк таймс». Я отдал пакет консьержу и отправился в школу при синагоге, которую Ли посещала раз в неделю.
Ли вышла вместе с другими детьми, причем у каждого мальчика на голове была маленькая кип'a [49] . Дочка радостно подбежала ко мне. Я подхватил ее на руки и закружил.
— Ну что, тетя Марта успела на самолет? Папочка, мне она так понравилась! Мы с ней говорили обо всем на свете.
49
Кип'a — традиционный еврейский мужской головной убор.
— Она тебя обожает, детка. Впрочем, как и все остальные.
— Она задала мне вопрос, на который я не смогла ответить, — сказала Ли, когда я поставил ее на землю.
— Что за вопрос?
— Папа, я еврейка? — неожиданно поинтересовалась Ли. — Марта спросила меня об этом, и ребе тоже все время спрашивает. Ребе не нравится, что я хожу в католическую школу.
— А сестре Розарии не нравится, что ты ходишь в школу при синагоге. Но по еврейским законам ты еврейка.