Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
Серый врубил фонограмму «Эх, яблочко!». И конечно же Данёк занял моё место, а я его - Серый приказал, и всё сквозь зубы, сквозь зубы. Данёк еле тянул все мои сложные элементы, тот же ворм, но тянул! Вот, что значит чел поверил в себя. Ну и фиг с ним. Я сделал его элементы, они проще, а я устал дико, на палец мне как бы нечаянно наступил перед «яблочком» Серый. Я постарался вложить в партию Данька душу и настроение - это отличает хорошего хиппана от средненького. А так как настроение было ни к чёрту, то и получилось, наверное, что-то странное.
После тренировки Серый Иванович оставил меня в зале. Он захлопнул дверь перед носами девчонок, которые, ясен пень, хотели подслушать, гаркнул на них:
–
Я и не знал, что Серый умеет так орать.
– Света заболела из-за твоей мамы. Что произошло? Почему твоя мама так нагло врывается и скандалит?
Я не стал ничего объяснять (а что я объясню-то?), я просто сказал:
– У мамы характер.
Без вопросов надо было бы извиниться, но я не мог себя заставить. И потом я же всех разговорил на интервью, а меня вырезали! Всё, что я смог, это уставиться на Серого таким взглядом как кот в мульте про Шрека. Серый сразу смягчился. Подобострастный взгляд - моё «оружие» на крайний случай, когда совсем крайняк.
– Понимаешь: монтировала всё Марина, ты знаешь её?
– Да.
– Она тебя за что-то невзлюбила?
Я прикинулся «шлангом». Пожал плечами для большей достоверности:
– Не знаю.
– И я тоже не знаю, - Серый по-прежнему был хмур и сер.
– Может там что-то с изображением. Пойми ты! Марина сказала на телевидении так всегда: всё вырезается, всё загоняется во временной что-то там.
– Отрезок, - подсказал я.
– Не знаю. Света не виновата. Она душу в наш с тобой коллектив вкладывает. Это её детище...
– Серый запнулся, стал совсем чернее ночи.
– Она сейчас беременна. Теперь уколы будут ей колоть. От госпитализации она отказалась. Так что, Тёма, парень ты хороший, но с танцев тебе придётся уйти.
И знаете: он мне это всё пока говорил, он на меня смотрел, и говорил вроде спокойно. А под конец, когда про положение Светочки стал говорить, я по глазам видел - убить готов. Вообще-то, если бы у меня жена была беременная, я бы так же себя повёл.
Серый Иванович сделал отрешённое лицо, чуть презрительное, чуть такое с превосходством. Я смотрел на тёмные круги под глазами - наверное, это решение далось ему не легко. Я представил как он может и поплакал, когда испугался, что Светочка может потерять ребёнка.
– Окей, - говорю спокойно, - всё понял. Больше ходить не буду.
Серый Иванович ничего не ответил, вышел из зала. Наверное его задело, что я не юлю и не канючу как кот из Шрека.
Потом вернулся и сказал нервно, как бы продолжая самим им заранее инсценированный диалог:
– Пойми ты, Артём и маме своей передай. В городе студии танца плодятся почкованием. Профессионалы - шарлатаны - сейчас всё едино. Танец любой человек при желании может поставить. Понимаешь, о чём я.
Я не понимал. Мне честно было не до его бредовых откровений.
– Понимаешь, это же Марина нас на телевидении порекомендовала. У неё старшая дочь занималась у Светланы, когда ещё «Тип-Топа» не было. В школе мы кружок тогда вели. Нам жить негде было. Марина нам дала деньги на первый взнос. У нас же ипотека...
Опа. Бегемотиха танцевала в Тип-топе. Чего только не бывает.
– Марина - наш друг. Мы не можем её спрашивать, почему она так смонтировала, если это вообще она! И я тебя очень прошу, ради прошлого хорошего нашего со Светланкой к тебе отношения уговори маму, чтобы не закрывала студию.
Опа! Мама им пригрозила ликвидацией! Ну мама! То чувство, когда родная мама... полкан.
– Меня дома не было, - продолжал откровенничать Серый.
– Я же вечером подрабатываю в клубе...
– лицо его после этих слов исказилось. Он махнул рукой так обречённо, как будто жизнь его закончилась. И пошёл.
Чтобы не расстраиваться сильно, я переключился. Заставил себя переключиться. Стал размышлять, в каком клубе выступает Серый. Клубов у нас много. Все работают с мая по ноябрь. Ноябрь просто по инерции ещё работают. Зимой город в спячке. А с мая, когда нерест, город у нас такой полукурортный, даже на четверть курортный. Ополумевшие рыболовы едут к нам со всей страны. Как я уже писал, на напомнить не мешает, город наш в двадцати километрах от реки А. Там рыбы завались. Вот и процветает у нас в городе гостиничный бизнес и клубный. Рыболовы приезжают отдохнуть. Ну вы все знаете эти бородатые анекдоты, про рыбалку.
Я пошёл в раздевалку переодеваться. Из-за её дверей слышались смех и жужжание голосов. Когда я вошёл в раздевалку, вдруг настала тишина. Так и есть: меня обсуждали. Косились на меня пацаны, ухмылялись. Я молча стал переодеваться. Напоказ медленно.
– Ну чё?
– спросил Данёк.
Меньше всего мне хотелось ему отвечать. Но я заставил себя.
– Норм.
– о чём говорили?
– О тебе.
– А без шуток?
– Данёк произнёс это с угрозой. Я решил не хамить дальше, сказал предельно честно:
– Я ухожу из студии, в секцию перехожу. Серый уговаривал остаться.
Тишина в раздевалке стала гробовая. Но я чувствовал. Все обрадовались.
– А-аа. Ну всё тогда. Я с пацанами, ждать тебя не буду.
– сказал Данёк.
Вот падла. Предатель просто. Это уже открытая вражда.
– Греби, греби. Чапай.
– ответил я.
– Чё ты сказал, - кажется Данёк только этого и ждал, любой зацепки, чтобы начать драку. Ему сейчас надо утвердиться. Изгнать меня с позором. Потому что, что уж тут прикидываться и прибедняться, скажу уж честно: я был одарён. Я сам это чувствовал, когда танцевал. Никто из поцев со мной не мог сравниться по артистичности. Я жил на сцене. А они «отбывали повинность». Даже сами этого не понимая, они мучились на сцене: отбарабанить без ошибок, не выбиться из синхронности, и всё...
Данёк пошёл на меня. Я знал все эти уловки, все эти устрашения, я сам так же «нарывался» сколько раз, чтобы поца какого-нибудь уничтожить.
Я переодевал штаны. Дорогие классные хиппарские штаны. Не то, что у Данька: треники производства нашей фабрики «Рассвет». Я не в курсах, может на рассвете такие панталоны и катят, но не на треньке. Я переодевал штаны молча и спокойно. Мне было интересно, ударит ли Данёк первым. Мы давно друг друга знаем. Он-меня, я - его. По идее, он должен был уже вмазать. В какой-то момент я почувствовал, что он хочет броситься на меня, каким-то шестым чувством, которое так важно в бое. Самое сложное - среагировать на первый удар. Это практически нереально. Данёк рванулся в мою сторону - я не дрогнул, я переодевал теперь футболку, я решил: если нападёт, то пусть. Но Данёк блефовал. После броска он презрительно махнул рукой. Он был благодушно в этот день настроен, всё ещё в эйфории. И потом он знал меня давно, сто лет. Он знал, что если я злой, я дерусь зверски. А я был злой, он должен был это понимать. Данёк жалел себя, Данёк всё равно завидовал мне, не смотря на моё полное фиаско и ниспровержение. Понятно: у него дома отец умирающий, мать вся на взводе, сеструха вся такая помешанная на гламуре, и вот в кои-то веки они радуются всей семьёй. Для них танцы Данька очень важны, тем более интервью. Вот кого выростила мать пока отец пропадал далеко от дома. И вот в такой день Данёк заявляется весь в ссадинах и с прошибленной головой. А бошку я бы ему прошиб стопудово. Я, пока штаны переодевал, выбрал траекторию, как я его буду к вешалкам прижимать, чтобы он головой впечатался, чтобы крючок вешалки ему бошку пробуравил. Ну в общем Данёк после перебранки ушёл как говорится молча, по-английски не прощаясь. Остальные за ним гуськом.