По дикому Курдистану
Шрифт:
– Обещаю.
– Значит, ты сейчас к ним возвращаешься?
– Да, я и мой друг Мохаммед Эмин.
– Почему он не может остаться с нами?
– Он что, ваш пленник?
– Нет.
– Тогда он может идти туда, куда ему заблагорассудится, а он решил пойти со мной. Что мне сказать мелеку?
– Что мы требуем освободить нашего бея.
– И еще?
– После этого пусть бей сам решает, что нужно делать.
У этого требования могла быть весьма опасная подоплека, поэтому я тут же задал уточняющий вопрос:
– Когда его следует освободить?
– Тотчас же вместе с его спутниками.
– Куда он должен прийти?
– Сюда.
– И тогда вы не нападете?
– Сейчас нет.
– Значит,
– Тогда будет так, как решит бей.
– А если мелек захочет его выдать только при условии, что вы с миром вернетесь обратно в Гумри?
– Господин, на это мы не пойдем. Мы не сойдем с этого места, пока не увидим властелина Гумри.
– Что вам еще нужно?
– Больше ничего.
– Тогда слушайте, что я вам скажу. Я честно вел себя по отношению к вам и точно так же буду поступать во всем, что касается мелека. Я не буду его уговаривать пойти на уступки, которые могут ему повредить. И запомните еще – бея сразу же убьют, если вы тронетесь с этого места, прежде чем будет заключен мир.
– Ты что, посоветуешь мелеку совершить это убийство?
– Спаси меня Аллах от этого! Но я также не соглашусь с тем, чтобы вам выдали бея, который потом сразу же поведет вас против Лизана.
– Господин, ты говоришь очень дерзко, но прямодушно!
– По крайней мере вы понимаете, что я говорю с вами как с друзьями. Потерпите, пока я не вернусь!
Мы с Мохаммедом Эмином сели на лошадей и отправились к Лизану без какого-либо сопровождения со стороны курдов.
– Что тебе нужно передать мелеку? – спросил меня хаддедин.
Я объяснил ему мое задание, а также поделился своими сомнениями и заботами. Наши лошади быстро бежали, и мы почти уже добрались до реки, как мне послышался рядом со мной подозрительный шорох. Я резко повернулся в ту сторону, и тут же прозвучало два выстрела. Лошадь хаддедина тотчас же понесла сквозь кусты, а моя подогнула колени и повалилась на землю, прежде чем я успел вынуть ноги из стремян. Я тоже упал вместе с ней, наполовину придавленный ее корпусом. В следующее мгновение около десятка мужчин набросились на меня, пытаясь связать и отобрать оружие. Один из них был так называемым посланником мелека. Значит, мои предчувствия меня все-таки не обманули!
Это было подлым замыслом раиса Шурда. Я защищался изо всех сил. Но положение было неудачным – я лежал на земле, правая нога зажата корпусом лошади. Правда, у меня еще оставались свободными руки, и мне удалось нанести несколько хороших ударов, прежде чем меня скрутили. Справиться с десятком сильных мужчин – об этом не могло быть и речи, тем более что они тут же молниеносно отняли у меня оружие. Они вытащили меня из-под лошади и поставили на ноги. Не первый раз меня связывали враги, но еще никогда таким унизительным способом! Мне привязали ремни к запястьям и притянули таким образом правую руку к левому плечу, а левую соответственно к правому, причем так туго завязав узел сзади на шее, что я едва мог дышать. Ноги связали так крепко, что я еле шел, и, кроме того, что было особенно подло, локоть прикрепили пряжкой к стремени одного из этих разбойников с большой дороги, – оказывается, они были на лошадях, которых на время нападения спрятали в кустах.
Все это произошло в считанные минуты. Я надеялся, что Мохаммед Эмин вернется, но не хотел звать на помощь, чтобы не позориться перед этими людьми. Но говорить я вполне мог.
– Что вы от меня хотите? – спросил я.
– Нам нужен ты сам, – ответил один из них, наверняка предводитель. – И твой конь нам нужен, да ты не на нем поехал.
– Кто вы?
– Ты что, баба, что столь любопытен?
– Ба! Вы, псы, служите Неджир-бею. Сам он не посмел ко мне приблизиться, теперь же посылает свою свору, чтобы ему
– Заткнись! Почему мы взяли тебя в плен, ты скоро узнаешь! Веди себя тихо, иначе заткнем тебе рот!
Мои похитители медленно тронулись в путь верхом, я же был вынужден идти следом. Вскоре мы приблизились к речке, проехали немного вдоль нее и вошли в воду, – здесь, наверное, имелся брод. На той стороне реки стояли вооруженные люди, которые сразу же исчезли при нашем появлении. Видимо, это был Неджир-бей, ожидавший там, выгорит ли его предприятие, и теперь удалявшийся, потирая руки.
Русло реки было буквально усыпано острыми скользкими камнями; местами вода доходила мне до груди, а поскольку я был тесно привязан к лошади, мне пришлось вынести немало неприятных минут, прежде чем мы достигли другого берега. Там большая часть всадников от нас отстала, дальше меня потащили только двое разбойников. Мы проехали вниз по реке вплоть до быстрого горного ручья, впадавшего слева в Заб, и начали подниматься по нему. Для меня это была тяжелая дорога, но мое «сопровождение» не обращало на меня никакого внимания. На пути нам не встретился ни один человек. Затем мы проследовали мимо дикого нагромождения валунов и гальки по густому колючему кустарнику. Я понял, что мои сопровождающие по каким-то причинам не хотели заезжать в деревушку Шурд. Ее убогие хижины и развалины домов я видел внизу, в долине.
Позднее мы снова свернули направо и вскоре очутились в заброшенном овраге, ведущем в долину Раола. После трудной дороги мы наконец подъехали к строению, больше походившему на прямоугольное скопление камней высотой в четыре или пять локтей, которое имело одно-единственное отверстие, служившее одновременно и дверью и окном. Перед этим «кубиком» разбойники спешились.
– Мадана! – крикнул один.
Внутри хижины раздалось какое-то хриплое хрюканье, и немного спустя из двери вышла старая женщина. Мадана – так здесь называют петрушку. Как эта старушка обрела «пряное» имя, я понятия не имел; но когда она подошла совсем близко ко мне, я уловил вовсе не запах петрушки, а сложный аромат чеснока, тухлой рыбы, мертвых крыс, мыльной воды и подгоревшей селедки. Не держали бы меня путы, я бы отпрянул от нее. Одета была эта «прекрасная» обитательница долины Заба в короткую юбку, которую у нас побрезговали бы использовать и как половую тряпку; край юбки доходил до колен, из-под нее выглядывали грязные ноги, по которым было видно, что она не мылась уже долгие годы.
– Все готово? – осведомился мужчина и задал ей целый ряд вопросов, на которые она отвечала коротким «да».
С меня сняли часть пут, но рук не развязали и, низко наклонив мне голову, втолкнули в хижину. В стенах было несколько щелей, сквозь которые внутрь проникали лучи света, так что я мог подробно рассмотреть внутреннее «убранство». Это было четырехугольное, грубо отделанное, голое помещение, в заднем углу которого в землю глубоко и крепко был вбит толстый столб. Рядом лежала средних размеров куча сена и листьев, стояли полная воды миска и большой глиняный осколок, должно быть от кружки, используемый теперь как тарелка, на которой лежала каша, состоявшая, как казалось, наполовину из столярного клея и наполовину из дождевых червей или пиявок.
Сопротивляться было бессмысленно, поэтому я спокойно дал привязать себя толстой веревкой к этому столбу и лег на сено.
Женщина остановилась перед входом. Один из моих «попутчиков» молча вышел из хижины, другой же счел необходимым дать мне несколько указаний относительно моего поведения.
– Ты в плену! – заметил он так же метко, как и остроумно.
Я не отвечал.
– Ты не можешь убежать! – поучал он меня.
Я снова ничего не ответил.
– Мы сейчас уйдем, но старуха будет тебя охранять.