По дороге в вечность
Шрифт:
Эйдан кивает.
– На твое усмотрение, – говорит Эндрю.
– Сколько продлится наше выступление? – спрашиваю я.
– Это решайте сами, – предлагает Эйдан. – Ограничитесь одной песней – и на том спасибо. Выбор за вами.
Ложимся поздно, наигравшись вчетвером в азартные компьютерные игры. Комната, которую нам отвели, – напротив спальни хозяев. И все равно здесь я чувствую себя менее скованно, чем у матери. В той комнате тихо, чего нельзя было сказать про нашу. Я старалась не слишком стонать и вскрикивать, а это совсем не просто, когда Эндрю войдет в раж.
Он заснул, а мне не спится. Целых три часа я ворочаюсь с боку на бок.
Не спится, и все тут. После того… Словом, в последние две недели мне трудно засыпать. Даже когда мне это удается, сон прерывистый. Стараюсь не разбудить Эндрю. Ему так хорошо спится в доме брата.
Наконец я вылезаю из постели, открываю сумочку и лезу за таблеткой. Я стащила у мамы тот флакон. Таблетки помогают мне уснуть. И потом, мне нравится состояние, которое они вызывают. Они отгоняют боль. Но я осторожничаю. У меня нет быстрого привыкания. Я никогда не принимала наркотики. Разве что несколько раз курила травку в выпускном классе. Тогда все это делали.
Я постоянно думаю, как буду справляться, когда таблетки закончатся.
Взяв одну, держу ее на ладони. А может, проглотить две? Тогда я наверняка усну. Мне хочется хорошенько выспаться, чтобы ко времени выступления не клевать носом. Довод вполне убедительный. Приму две.
Я проглатываю таблетки и запиваю их водой из бутылки, которую предусмотрительно взяла с кухни. Снова ложусь рядом с Эндрю, смотрю в потолок и жду, когда таблетки начнут действовать. Эндрю меняет позу и обнимает меня за талию. Сворачиваюсь калачиком, утыкаюсь в него и осторожно провожу пальцем по вытатуированной Эвридике. Я вожу по ней, пока голова не становится легче воздуха. Перед глазами мелькают сотни крошечных бабочек. Они щекочут мне веки и виски.
А я…
Эндрю
Кэмрин проспала все утро и открыла глаза где-то во втором часу дня. Когда я наконец решился ее разбудить, она нарычала на меня и заявила, что у нее жутко болит голова. Выглядела она круто, но была невероятно агрессивна. Насколько я помню, вчера она и двух бутылок пива не выпила, а кажется, будто влила в себя виски. Она лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку.
– Я принес тебе адвил. – Я присаживаюсь на край кровати. – Слушай, а может, у тебя опухоль в мозгу?
– Не смешно, Эндрю. – Она пихает меня коленом и слегка стонет от головной боли.
Мне мои слова почему-то показались очень даже смешными.
– Прими таблетки, – говорю я, вытаскивая из-под нее подушку.
Кэмрин ворчит, потом соглашается. Она слегка приподнимается, проглатывает пару таблеток, запивает водой, после чего снова падает на постель, закрывает глаза и массирует себе виски.
– Обычно люди чем больше пьют, тем сильнее привыкают к выпивке, но не наоборот.
– Я вчера выпила всего две бутылки пива, – говорит она, не отрывая рта от подушки. – У меня болит голова, и это никак не связано с пивом.
Я наклоняюсь, целую ее в живот и вспоминаю: последний раз я так целовал ее, когда она была беременна. Меня обжигает грустью, но я тут же гашу волну. Моя грусть ничего не изменит.
– Если хочешь, я посижу с тобой, – предлагаю я.
– Не надо. Скоро пройдет.
Она протягивает руку и утыкается мне в пах. Сообразив, куда она попала, Кэмрин поспешно перемещает руку на мое колено. В другое время я бы поехидничал, но сейчас неподходящий момент.
– Отлеживайся,
– Приду, – обещает Кэмрин и снова тянет ко мне руку.
Наклоняюсь, целую ей костяшки пальцев и выхожу. Куда мы поедем, я пока не знаю, но других занятий у меня нет.
К вечеру Кэмрин вылезает из постели и одевается. Головная боль у нее прошла. Вскоре мы вчетвером отправляемся в заведение Эйдана. В мир пива, жареного арахиса и живой музыки.
По словам Эйдана, его бар процветает. Приехав туда, я убеждаюсь, что брат не преувеличивает. Времени – едва семь часов, а зал уже полнехонек. Я такого не припомню, а ведь с тех пор, как шесть лет назад Эйдан стал владельцем заведения, я провел здесь до чертиков пятниц и суббот. Из многочисленных динамиков в стенах и потолке льется музыка – в основном фолк-рок. Нам с Кэмрин этот стиль очень близок. Можно сказать, он стал нашей визитной карточкой. Если бы пару лет назад меня спросили, какую музыку я стал бы исполнять, имея свою группу, я бы ни за что не назвал фолк-рок. Долгое время я выступал в барах и клубах, играя классический рок в традициях «Лед Зеппелин» и «Роллинг стоунз». Встреча с Кэмрин изменила мой репертуар. Мы стали выступать в манере дуэта «Сивил Уорз». Это и понятно – мы тоже дуэт. Но в нашем репертуаре есть и несколько вещей из классического рока.
Среди наших любимых – «Hotel California» группы «Иглз». Эту песню мы впервые спели вместе. Пусть и не на сцене, а в машине, ради собственного удовольствия, но она положила начало нашему дуэту. Когда Кэмрин настаивала на учебе, мы с ней подготовили «Laugh, I Near ly Died» из репертуара «Роллинг стоунз».
Но Кэмрин и сейчас любит более современные вещи, поэтому обычно мы исполняем песни «Сивил Уорз».
Сегодняшнее выступление не будет исключением.
Мне казалось, что Кэмрин выберет «Tip of My Tongue» и «Bird of a Feather». Они у нее здорово получаются. Я люблю следить за ней, стоя рядом. Звонкая, вибрирующая, чертовски сексапильная. Все это есть в Кэмрин и вне сцены, но, когда она поет, в ней раскрываются новые грани. И она не просто поет. Каждая ее песня – маленький спектакль. Я узнал, что в школе она участвовала в спектаклях. У нее явные актерские способности.
Но наше совместное пение делает Кэмрин по-настоящему счастливой, поэтому для меня так важно сегодняшнее выступление. Первое после ее выкидыша. Я на деюсь, оно ей пойдет на пользу.
Мы проталкиваемся сквозь толпу к сцене и неторопливо готовимся. У нас нет никакой аппаратуры. Только гитара (к сожалению, не моя) и пара микрофонов. Тем не менее подготовке мы отводим целых пятнадцать минут.
– Я очень волнуюсь, – признаётся Кэмрин.
Из-за гремящей музыки она говорит мне прямо в ухо.
– Брось. – Я причмокиваю губами. – Когда это ты волновалась? Мы с тобой выступали десятки раз.
– Но я еще никогда не пела перед Эйданом и Мишель.
– Эйдан и двух нот не споет. Его мнение почти ничего не значит.
– Я волнуюсь не потому, что не хочу петь. – Она улыбается. – Меня будоражит обстановка. Я представляю, как нас примут.
– Вот это моя девочка, – говорю я и целую ее.
– А там сидят еще две твои девочки, – кричит Кэмрин, не оборачиваясь в сторону тех девиц. – Могу поклясться: мысленно они уже перетрахались с тобой.