По древним тропам
Шрифт:
Однако окружное начальство распорядилось по-своему и назначило Шарипа секретарем-переводчиком чрезвычайной судебной комиссии, которая должна была ездить по селам округа и расследовать дела незаконно обвиненных. Другой человек на его месте, более сознательный и расторопный, мог бы при таком деле принести немалую пользу добрым людям, но Шарип сбежал из этой самой комиссии на второй день и вернулся в Буюлук к деду с бабкой. Приехал он поздней ночью, а ранним утром вконец расстроенный старик Самет пришел к Масиму-аке и поделился горем.
Масим-ака в свою очередь рассказал эту историю Садыку.
— Его наверняка должны разыскивать, — предположил Садык. — Обвинят «в уклонении от выполнения задания партии». Что же он намерен делать?
— Вырыть нору, — ответил Масим-ака.
— Какую нору, кому? — удивился Садык.
— Себе. Уже роет. Под стеной дальней комнаты. Будет жить в ней, как Кер-оглы. Как младенец, который родился, по легенде, в могиле.
— Значит, живой труп будет лежать в норе, а старики будут отдавать ему последний кусок хлеба и трястись от страха. — Возмущению Садыка не было предела. — Я готов его своими руками вытащить на свет божий немедля!
— Оставим его, Садыкджан, аллах с ним, — попытался его успокоить Масим-ака. — Его и без нас вытащат. Только вот стариков жалко. Хуршида слегла от горя, бедная…
VIII
Наступила зима. В Буюлук зачастили всевозможные инспекторы из Турфана. Почему мало сдали продовольствия в общий фонд? Почему не собирали колоски? И все претензии — Масиму-аке. У него уже голова пухла от бесконечных собраний, на которых инструкторы и агенты твердили о дальнейшем укреплении военной дисциплины и «об упорядочении распределения продовольственной нормы».
В конце января в Буюлук прибыла первая партия китайцев, пока немногочисленная, десятка полтора «техников из центра», как они себя называли. Повели они себя нагло, выбрали для расселения лучшие дома, потеснили хозяев. Вскоре один из «техников», наиболее грубый и беззастенчивый, пускавший в ход кулаки, исчез бесследно. Искали его, искали, — как в воду канул. «Гости», однако, не унялись, хозяйничали пуще прежнего. Как и следовало ожидать, к добру это не привело — в роще за селом нашли двоих приезжих. Они были повешены на старой джиде. В тот же вечер остальные бежали в город.
Из Турфана прибыл следователь с отрядом солдат. Начались бесконечные допросы. Солдаты сгоняли дехкан к следователю, и они с утра до ночи томились у двери его кабинета в ожидании вызова. Все работы по подготовке к весенней посевной прекратились. А тут еще начался падеж скота, не хватало кормов.
В один из холодных и мрачных дней по селу начались повальные обыски — у дехкан отбирали последние остатки продовольствия…
Сыпала снежная крупа, дул ветер. Садык только что вернулся из школы, и не успел еще войти в дом, как послышался стук в калитку, грубый и властный.
Во двор вошли вооруженные солдаты, человек десять. Один из них держал наперевес тяжелый лом. Впереди шагал долговязый уйгур с шомполом в руке и с винтовкой через плечо. Лицо его показалось Садыку знакомым. А позади всех понуро вошел Масим-ака, каратели водили его по дворам как представителя местного руководства.
— Это мой дом, — просяще проговорил Масим-ака, как видно, уже не в первый раз. — Это мой дом…
Его не слушали. Двое солдат начали вонзать шомпола в землю под навесом, остальные пошли кто в коровник, кто в сарай.
Долговязый уйгур, помахивая шомполом, шагнул навстречу Садыку.
— А-а, старый знакомый. — Он ощерился, показывая лошадиные зубы.
Только сейчас Садык узнал его — Нодар! Тот самый головорез Нодар, который еще в Турфане столько крови попортил Садыку. Да и не только ему, но и Шакиру, и Марпуе, которую пытался сделать своей любовницей, и многим другим.
Садык почувствовал, что бледнеет. От этого человека можно ожидать любой подлости.
Нодар пинком открыл дверь в дом, вошел в переднюю. Масим-ака и Садык вошли следом. Их встретили насмерть перепуганные женщины, Захида и Марпуа, они молча стояли у стены, прижав к груди руки.
— А ну показывайте, где тут у вас припрятана пшеница! — растягивая слова, проговорил Нодар и пощелкал себя шомполом по сапогу.
Никто ему не ответил.
— А где изволит скрываться мой лучший друг Шакир? — глумливо продолжал Нодар.
В ответ молчание.
— Да вы что, языком подавились?! — взревел Нодар.
— Пшеницы у нас нет! — резко и громко ответил ему Садык, — Можете перевернуть весь дом, ничего не найдете. А Шакир работает на каризах. Что вам еще нужно?
Вид перепуганных женщин прибавил Садыку злости. Он готов был безоружным броситься на Нодара и вцепиться ему в глотку.
В комнату вошли двое китайцев и начали обыск.
— Это мой дом! — тверже проговорил Масим-ака. — Я буду жаловаться! Я вам честное слово сказал — у меня ничего нет!
Нодар усмехнулся, кивком дал, знать солдатам, чтобы они прекратили обыск.
— Пойдем дальше, раис, — приказал он Масиму-аке.
Пропустив карателей вперед, Масим-ака переглянулся с Садыком, и тот без слов понял: дальше — это значит к старику Самету. А у него прячется в норе Шарип. Болеет Хуршида… У Садыка потемнело в глазах. «Если они найдут непутевого, они его пристрелят. А старуха может умереть».
Садык пошел вместе с Масимом-акой, надеясь хоть как-то помешать расправе над несчастными.
В соседнем дворе солдаты снова разделились, а Нодар с двумя китайцами вошел в дом. Больная Хуршида лежала в постели, а старый Самет, увидев вошедших, невольно шагнул к двери в дальнюю комнату, пытаясь загородить вход. Масим-ака посмотрел на хозяина и виновато опустил голову, словно извиняясь за вторжение.
Нодар, небрежно оттолкнул Самета и вошел в дальнюю комнату вместе с молодым китайцем. Минуты через три он выбежал оттуда с криком: