По исчезающим следам
Шрифт:
– Давай сам, – закричал парень. – У меня не выходит. У меня здесь ничего не получается, магия уходит, как вода в песок. Отец!
– Не… не вытяну, – прошептал Константин, – жжет, – он потянул руки к груди, туда, где темная кровь заливала ладони его сына.
– Вытянешь! Тебе просто нужна сила! Больше силы!
Парень поднял руки, разбрызгивая бордовые капли, стащил со спины рюкзак и одним движением разорвал черную ткань, забыв о молнии, забыв обо всем. И еще до того как он извлек железное кольцо налокотника и целлофановый сверток, я поняла, что он собирается сделать. Увеличить силу целителя, поднять
Мартын вложил в пальцы Константина железное кольцо и стал разматывать целлофан. Торопливые дерганые движения, скользкие от крови пальцы.
– Сейчас, держись, сейчас вытянешь, – бормотал он, вряд ли понимая, что как только отец возьмется за артефакт, сам парень может перестать существовать для нечисти. Или перестанет существовать вообще. Последнее даже лучше.
Выстрелы прекратились. Тишина словно оттеняла каждый звук: хриплое дыхание, шуршание целлофана и бормотание молодого целителя делали его оглушающе значимым. Я перевернулась, согнула ногу и ударила. Не Мартына, он успел бы не только увернуться, но и выдернуть мне ступню. Я ударила по пальцам слабеющего и не видящего ничего вокруг Константина, заставляя выпустить железное кольцо.
– Нет, – зарычал парень.
Легкие тут же сжались, мышцы окаменели, не давая шевельнуться. Я увидела устремленный на себя горящий зеленью взор, и на последнем выдохе, за которым вряд ли последует вдох, прошептала:
– Невер.
Кольцо, стискивающее грудь изнутри, тут же исчезло.
Я вспомнила, как впервые увидела молодого целителя, держащего на руках змееныша, как еще совсем недавно он просил Марика позаботиться о младшем брате вроде бы в шутку, но цена таких шуток может быть весьма высока. Вложи он в руку Константина артефакт, и тот сделает целителя бесцветным, таким сильным, что градации еще не придумали. Он сможет вытянуть кого угодно, даже после прямого попадания серебра в сердце. Но заплатит за силу не только Мартын, действующий в порыве и отягощенный неспособностью помочь, но и Невер.
– Все, – тихо сказал Веник, – поздно.
Рука старшего целителя, только что сжимавшая железное кольцо, безвольно упала на землю, зеленые глаза смотрели в потемневшее небо, грудь не двигалась, поток крови стал иссякать, сердце больше не качало ее по организму.
– Ну что, северные уроды, не передохли там? – раздался насмешливый голос из-за угла дома. – А то могу добавить!
Мартын вздрогнул, оскаливая клыки, в горле зарождался утробный нечеловеческий рык. Ленник положил широкую ладонь на плечо, удерживая парня на месте, и голосом доброго дядюшки ответил:
– Не надо, мил человек. Мы уже все поняли, сидим тихо, починяем примус. Говори, чего хочешь, о чем мечтаешь, о чем думу думаешь, а патроны береги, – он кивнул Венику, одними губами произнеся «человек».
Мартын погасил магию в глазах, но ее с успехом заменила полыхающая там ярость.
– Не чувствую. Он в амулетах, – прошептал парень.
– Мне нужен тот артефакт, который вы, твари, дали потрогать Ахмеду, или как он там назвался. Отдайте, и я уйду. Ну? Считаю до трех: раз, два…
До трех – это очень много, для нечисти и одного достаточно. Сказочник выиграл время. Стрелок еще только начал говорить, а Веник уже скрылся в кустах. Человек может взять в руки пистолет, он даже может потратиться и зарядить его серебряными пулями. Закрывающие амулеты сделают его опасным на дальней дистанции. Но с точки зрения нечисти, это как заменить очки линзами: вид другой, а зрение все равно хреновое. Любой амулет можно сорвать, сломать, а пистолет — всего лишь железка, которую легко отобрать, пулю можно вытащить. Нужно всего лишь время… но иногда его нет.
Мартын не выдержал, сбросил руку баюна и ринулся к дому. Снова загрохотали выстрелы, но целитель с легкостью уходил от невидимых серебряных росчерков. Сила человека с оружием в руках во внезапности, но это одноразовое преимущество. Парень был зол и быстр, сама удача признала его право на кровную месть.
Оружие умолкло. Человек закричал.
– Мясники, – вздохнул баюн, – нет бы поговорить, найти компромисс, – он встал и, не скрываясь, пошел к соседнему дому.
Сказочник оказался прав. Едва свернув вслед за ним за угол невысокого кирпичного строения, я увидела живописно развешенные по кусту внутренности. Воняли они жутко, даже несмотря на то, что свежие. Я зажала рукой нос и прикрыла глаза. Не чувствовать. Не видеть.
– Тварь!
Людей оказалось двое, как и пистолетов. И если одного уже разобрали на запчасти, второй был пока жив, а его оружие сломано. То ли наши перестарались, то ли магического соседства не выдержал. Мужчина отползал к стене дома, ломая чахлые ростки лебеды. Мартын, скаля зубы, наступал на стрелка.
– Точно. Я тварь, – глаза парня вспыхнули.
Веник присел рядом с останками, еще один пистолет, с виду целый, чернел на впитывающейся кровь земле. Не скрытый повязкой глаз падальщика посветлел, Веник обмакнул палец правой руки в кровавую кашу, принюхался, а потом зачерпнул пригоршню сгустков и отправил в рот.
– Серебро? Кто тебя надоумил? Отвечай, – рявкнул Мартын.
– Пошел ты, недомерок, – мужчина уперся спиной в стену, сплюнул. – Рви, не тяни, тварь.
– Он не ругается, – падальщик проглотил то, что было во рту, я отвернулась, судорожно сгладывая подкатившую желчь, губы и подбородок Веника были густо вымазаны темной кровью, – он завидует.
– И человек знает об артефакте, – с трудом проговорила я.
– Я бы тоже не прочь узнать, – улыбнулся сказочник, я поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ буквально через секунду после того, как вдоволь насмотрелась на поедателя трупов, да, баюн был силен, – но понимаю, это ждет.
– Кто ты? – парень подошел на злой шепот. – Кто ты, червяк?
– Червяк? – усмехнулся пленник. – Точнее и не скажешь. Знаешь, кто сделал меня таким?
– Знаю, – я вгляделась в искаженное от ярости смуглое лицо, – мы.
– Северные отбросы, – с губ пленника слетела слюна.
Мартын пнул его в скулу, голова ударилась о стену, изо рта выплеснулась кровь. Веник раздул ноздри принюхиваясь.
– Вы дали отцу эту цацку! Вы! – мужчина сплюнул, на песок упал зуб.
– Авис сказал, что у него двое детей, – проговорила я, черные, как маслины, глаза пленника закрылись. – Двое.