По образу и подобию
Шрифт:
Вообще. Никак. Никаким образом.
— Для телепатии не существует расстояний, — продолжил Ольмезовский. — «Ковчег» ушёл в гиперпрыжок прямо с орбиты планеты первым же расчётным курсом. Потом пришлось сделать второй прыжок. И только после третьего нам удалось оборвать создавшуюся с ментальным полем планеты кошмарную связь. Но в планетарной системе, где мы оказались после третьего прыжка, не нашлось в зоне жизни ни одной, приемлемой для колонизации, планеты. Поэтому корабль готовится сейчас к четвёртому прыжку. Бог знает, повезёт нам там или не повезёт. Все, намеченные ещё на Земле, цели после третьего прыжка в никуда, лишь бы спастись, — потеряли свою актуальность. Необходимо искать новые экзопланеты, оценивать их пригодность, сравнивать, решать… У приборов «Ковчега» меньше возможностей, чем у стационарных телескопов Земли и Солнечной Системы.
Невесело. Алёна устало прикрыла глаза. А всё потому, что никто не хотел слышать Тима. Наверное, снова говорят, что несчастье принёс он. А он же предупреждал! И Каспарова, придурка, вообще предупредил лично: не убей, мол, бабочку… Конечно, стрекозники Сильфиды, прямо скажем, на бабочку не слишком-то походили. Но, чёрт возьми, соображать, во что ты стреляешь…
Алёна вдруг вспомнила Алексея Белоглазова, и как она не дала ему подстрелить одного из этих проклятых насекомых. «А ведь мы были обречены на провал! — в ужасе думала она. — Рано или поздно, так или иначе, но какой-нибудь стрекозник пал бы от руки человека. А если бы это случилось после того, как мы все перебрались бы из «Ковчега» на планету?!» Воображение нарисовало настолько жуткие картины, что девушка едва не потеряла сознание от ужаса.
— Да, — подтвердил её мысли Олег Ольгердович. — Это всё равно бы случилось…
И снова Алёне почудилось, что он что-то утаивает. Не хочет говорить. Бережёт хрупкое равновесие, утвердившееся в разуме подопечной…
— Не надо щадить меня, — упрямо сказала Алёна. — Говорите как есть!
— У вас потрясающее чувство правды, — искренне признался Ольмезовский. — Для нетелепата это, прямо скажем, необычно. Для нетелепата-пирокинетика, я бы сказал. Впрочем, ваша высокая совместимость с Тммофеем наводит на разные интересные мысли…
— Олег Ольгердович! — возмутилась Алёна. — Что случилось?!
Он вздохнул. Вернулся, присел рядом. Снова взял за руку.
— Майор Огнев Виктор, — тихо, сочувственно сказал учёный, — погиб при исполнении, ценой своей жизни обеспечив вам и Геннадию Каспарову возвращение на «Ковчег».
Всё. Вот теперь — всё. Никогда больше… Никто и никогда не назовёт «ребёнком», не щёлкнет по носу, не подскажет, не посоветует… не загоняет на тренировке до полусмерти…
— А мама? — потерянно спросила Алёна. — А как же мама?
— Она придёт к вам, когда «Ковчег» завершит прыжок, — устало объяснил Ольмезовский. — Как и Тим, кстати.
Тим. Бедный Тим, он же всё это видел, и не один раз, наверное. И не в первый раз его никто не услышал. Да когда, когда же люди научатся его слышать и слушать? Он же сказал прямо: готовьтесь к эвакуации! Кто-нибудь тогда бросился готовиться? Ни черта подобного! И вот так всегда, и вот так во всём. А сейчас, наверное, проклинают Тима. Что это он притянул несчастье. Что это всё — из-за него…
— Не совсем, — сказал Олег Ольгердович. — Не совсем так. Те, кто спасся благодаря его вмешательству, так не думают. И, хм. Убеждают других всеми доступными способами.
— И как? Другие убеждаются? — не раскрывая глаз, спросила Алёна.
— Вполне. Но я, собственно, вот ещё с каким вопросом. Ваша дочь, Лада, должна скоро родиться. Мы и так задержали роды, ждали, когда вы очнётесь. Больше ждать нельзя. Как только «Ковчег» завершит прыжок…
— Да, — согласилась Алёна. — Конечно же, да…
— А пока отдыхайте… Вам нужен сон.
Сон пришёл, мягкий, обволакивающий, нежный, пришёл, подхватил на ладонь и понёс по волнам, бережно покачивая измученную душу.
Лада родилась в назначенное время. Собственно, процесс извлечения готового к самостоятельной жизни ребёнка из аппарата искусственной утробы, существенно отличался от натуральных родов. Но суть у него была ровно такой же. В мир приходил новый человек. Всё остальное было неважным.
При родах присутствовал Олег Ольгердович, он попросил разрешения, хотя вообще-то не обязан был спрашивать, но он попросил, и Алёна была благодарна ему за такое уважение. Лада появилась на свет крепкой, здоровенькой, без изъянов. После осмотра — стандартная процедура — гневно вопящую девочку ловко одели, завернули в одеяльце и передали матери. Алёна взяла на руки дочку, дала ей смесь в маленькой бутылочке. Смотрела, как малышка чмокает, жмуря глазки, и что-то оживало в замороженной травмированной душе. Тим вытягивал шею, заглядывая через плечо. Бровки у Лады были совсем как у отца, будто кто-то взял кисточку и нарисовал чёткие тёмные дуги. Носик чуть вздёрнутый, тоже в папу. А вот линия губ — от матери. И ушки, и тёмные волосёнки. Впрочем, всё это тысячу раз ещё поменяется по мере роста…
Лада быстро уснула. Много ли младенцу нужно? Поела и уснула. И Алёна бережно передала девочку маме.
Мама примирилась с Тимом, пока Алёна приходила в себя после Сильфиды. Что между ними случилось, она так и не узнала, да и потом не спрашивала. Но между тёщей и зятем завязались добрые, тёплые взаимные отношения, чему можно было только порадоваться.
Алёна задумчиво потёрла браслет, найденный на заброшенной чужой базе Сильфиды. Его оказалось невозможно снять, не ампутировав руку. «Наверное, у создателей браслета был ключ, способный снять его без подобного экстрима», — объяснил Алёна Олег Ольгердович. — «У нас такого ключа нет, найти его — неразрешимая задача. Мы проверили браслет на наличие негативных воздействий, пока вы находились в поверхностной коме в реанимации. Негативных воздействий не обнаружено, браслет не помешает вам полноценно жить. Разве только вы сами не захотите ампутировать себе руку…»
Расставаться с рукой Алёна не пожелала. Но с тех пор приобрела привычку трогать в задумчивости холодные камушки пальцами…
— Поздравляю с новорождённой, — доброжелательно сказал Олег Ольгердович.
— Спасибо, — искренне ответила Алёна.
— Благодарю, — отозвалась мама и вдруг добавила:- Олег Ольгердович, я хотела бы родить ребёнка Виктора Огнева. Как я понимаю, обращаться следует именно к вам.
— Да, — сказал Ольмезовский. — Вы имеете право на посмертного ребёнка вашего мужа.
— Только, пожалуйста, без всяких экспериментальных довесков, — мама осталась верна себе. — Хватит с нас Лады… Просто ребёнка от моего мужчины…
— Даже без паранормы? — спросил Олег Ольгердович.
— Нет… наверное, нет… Пусть будет «герад» как… как у него…
— Могу предложить «герад сорок шесть» и «герад-сорок семь», — отозвался Ольмезовский. — Сорок шестая идёт в двух вариантах, с доминантой Смеховой и доминантой Вербицына. Сорок седьмая только с Вербицыным. Я вам скину спецификации, посмотрите.